Горничная в лондонском отеле, где Жорж снимал целый этаж, оказалась пронырливой девицей: она не только затащила в кровать князя Ноготкофф-Оболенского (для этого ей не пришлось прикладывать больших усилий), но и сделала все для того, чтобы ее афера не завершилась через пару дней чеком на крупную сумму или сапфировым браслетом. Мэри позвонила Жоржу спустя три месяца – он пребывал как раз на Гавайях – и сообщила ему, что он станет папой: она от него беременна! И что бы вы думали? Никто точно не знал, каким образом Мэри удалось склонить Жоржа к мысли о разводе и женитьбе на ней, но ветреный ловелас вбил себе в голову, что бывшая горничная – именно та, кого он любит больше всего на свете.
Елизавета Георгиевна пыталась откупиться от Мэри, предложив ей сто тысяч фунтов стерлингов, но та нахально заявила:
– Мадам, зачем мне какие-то сто тысяч, если я вскоре получу миллионы вашего сына! Я и моя крошка!
Нанятые детективы, вывернув личную жизнь Мэри наизнанку, установили, что, вероятнее всего, ребенок, которого она ожидает, – в самом деле внук Елизаветы Георгиевны, хотя княгиня была уверена, что хитрющая горничная намеренно забеременела после окончания интрижки с Жоржем невесть от кого, чтобы в дальнейшем выдать отпрыска за его сына и потребовать денег.
Весть о предстоящем разводе Жоржа Ноготкофф-Оболенского вызвала волну сплетен и домыслов. Его законная итальянская жена решила не уступать супруга сопернице, и 21 июня 1962 года заявилась на виллу в Ницце, где обитала влюбленная парочка. Она прихватила с собой семизарядный револьвер – четыре пули бывшая фотомодель выпустила в мужа, две – в Мэри, а одну оставила для себя.
Елизавета Георгиевна, узнав о смерти сына и самоубийстве невестки, попала в больницу с гипертоническим кризом. Жорж скончался на месте, его законная жена – тоже, а вот Мэри, невзирая на два ранения (одна пуля задела легкое, а другая прошла в опасной близости от сердца), не только осталась жива, но и не потеряла ребенка. Елизавета Георгиевна возложила вину за гибель Жоржа целиком и полностью на его любовницу. Княгиня оплатила ей пребывание в лучшей клинике Ниццы, однако, когда на свет за два месяца до срока появилась ее вторая внучка, не пожелала увидеть малышку.
Мэри нарекла дочь Авдотьей, чем неслыханно разозлила Елизавету Георгиевну: так звали ее любимую тетку! Экс-горничная продавала интервью желтым изданиям, в красочных подробностях живописуя свою связь с Жоржем и последний вечер его жизни. Затем Мэри затеяла судебный процесс, требуя официального признания Авдотьи (или Ады, как именовала малышку пресса) дочерью Жоржа Ноготкофф-Оболенского. За этим стоял тонкий расчет: Мэри надеялась получить долю миллионов старой княгини.
Судебное разбирательство грозило затянуться на долгие годы, поглотить массу средств и еще больше нервов. Елизавета Георгиевна не могла допустить, чтобы ее имя бесконечно трепали на страницах газет и журналов, и, нехотя согласившись