Комната была уставлена стеклянными фигурками диснеевских персонажей и, что хуже всего, фигурками ухмыляющихся мышей, кошек, зайцев из низкопробных американских мультфильмов, однако выдутых с той же тщательностью, что и люстра.
– Это тоже Венеция, – заявила она. – Хорошо сделано, хотя не так изящно. Но мне кажется, это больше подходит для мужской комнаты.
– Ему они нравятся?
– Он мало здесь бывает. Занятия и другие дела…
– Не хотел бы я видеть это перед глазами, когда утром просыпаюсь.
– Он редко здесь просыпается…
Тетушка повела меня обратно в гостиную, где Вордсворт уже поставил на стол три стакана венецианского стекла с золотым ободком и кувшин с водой, весь в мраморных цветных разводах. Бутылка с черной наклейкой была единственным нормальным предметом и потому неуместным, как неуместен человек в смокинге на маскараде. Сравнение это тут же пришло мне в голову, так как я несколько раз оказывался в подобной неловкой ситуации из-за своей глубоко укоренившейся нелюбви к маскарадным костюмам.
Вордсворт сказал:
– Телефон как черт говорил все время, пока вас тут не было. Вордсворт сказал им, она ушла на очень важный похороны.
– Как удобно, когда можно говорить правду, – заявила тетушка. – Мне никто ничего не передавал?
– Бедный Вордсворт не разбирал их чертовы слова. Не по-английски говорите, им сказал. Они сразу тогда убрались.
Тетушка налила мне гораздо больше виски, чем я привык, я попросил добавить еще воды.
– Теперь я могу сказать вам обоим, какое я чувствую облегчение оттого, что похороны прошли так гладко. Я как-то раз была на очень фешенебельных похоронах – жена известного писателя и, надо сказать, не самого верного из мужей. Это было вскоре после Первой мировой войны. Я тогда жила в Брайтоне и интересовалась фабианцами. О них я узнала от твоего отца еще молоденькой девушкой. Я пришла из любопытства пораньше и перегнулась через перильца в крематорской часовне, чтобы прочесть надписи на венках. Я была первая и потому одна в пустой часовне, наедине с гробом, утопающим в цветах. Вордсворт простит меня, он уже слышал эту историю во всех подробностях. Дай я тебе налью еще, – обратилась она ко мне.
– Her, нет, довольно, тетя Августа. Я и так выпил больше, чем надо.
– Ну так слушай. Я, должно быть, сделала резкое движение и случайно нажала кнопку. Гроб стронулся с места, раскрылись дверцы. Я чувствовала жар печи и слышала шум пламени. Гроб въехал внутрь, и дверцы захлопнулись. И в этот самый момент явилась вся честная компания: мистер и миссис Бернард Шоу, мистер Уэллс, мисс Несбит – это ее девичья фамилия, – доктор Хавелок Эллис, мистер Рамсей Макдоналд и сам вдовец, а священник – он, разумеется, не принадлежал ни к какой официальной церкви – вошел через дверь с другой стороны, где были перильца. Кто-то заиграл гимн Эдварда Карпентера: «Космос, о Космос, Космос имя твое», хотя гроба не было.
– И как вы поступили, тетушка?
– Я спрятала лицо в носовой платок