Я стоял на верхней ступеньке, пока поезд, несколько раз дернувшись, медленно выходил из Лионского вокзала, Вордсворт шел рядом по платформе в клубах дыма. Он плакал, и я вспомнил о самоубийце, который в пальто, застегнутом на все пуговицы, так же шел навстречу волнам. Глядя на одно из окон нашего вагона, он вдруг запел:
Спи сладко, детка,
Смотри минутка —
Потом засыпай.
Поезд набирал скорость и, дернувшись с усилием в последний раз, оставил Вордсворта позади.
Я протиснулся через толпу пассажиров в коридоре и подошел к тетушкиному купе под номером семьдесят два. Постель была застелена, и на ней сидела незнакомая девушка в мини-юбке, а тетушка, наполовину высунувшись из окна, махала кому-то и посылала воздушные поцелуи. Мы с девушкой неловко переглянулись, не решаясь заговорить и прервать церемонию прощания. Девушка была совсем молоденькой, не старше восемнадцати; лицо ее под слоем тщательно продуманного грима было иссиня-бледным, темные глаза подведены, длинные каштановые волосы с рыжеватым отливом были рассыпаны по плечам. Штрихами карандаша она дорисовала ресницы над верхними и нижними веками, отчего ее собственные ресницы казались накладными и торчали неестественно, как на стереоскопическом снимке. На блузке у нее недоставало двух верхних пуговичек, будто они отскочили, не выдержав давления щенячьей плоти, а глаза, чуть навыкате, как у китайского мопса, были все равно прелестны. Выражение ее глаз человек моего поколения назвал бы сексапильным, хотя нередко причина этого могла быть более прозаическая – близорукость или даже запор. Улыбка ее – когда она поняла, что я не посторонний, ворвавшийся неожиданно в тетушкино купе, и улыбнулась – показалась мне удивительно робкой для девушки со столь броской внешностью: как будто кто-то нарочно так ярко ее вырядил и раскрасил, с тем чтобы выставить как приманку. Козленок, которого привязали к дереву, чтобы выманить из джунглей тигра.
Тетушка отвернулась от окна: лицо ее было перепачкано сажей и залито слезами.
– Дружочек мой дорогой, – пробормотала она. – Хоть поглядела на него в последний раз. В моем возрасте всего можно ждать.
– Я думал, эта глава закончена, – сказал я неодобрительно и добавил специально для девушки: – тетя Августа.
– Наверняка знать никому не дано, – ответила тетушка, а затем, указывая на девушку, сказала: – Это номер семьдесят первый.
– Семьдесят первый?
– Соседнее купе. Как вас зовут, детка?
– Тули, – сказала девушка.
Это могло быть и ласкательное имя, и прозвище, что точно – трудно сказать.
– Тули тоже едет в Стамбул, да, дорогая?
– En passant[30], – сказала девушка с американским акцентом.
– Она едет в Катманду, – пояснила тетушка.
– Это, если не ошибаюсь, в Непале.
– Кажется, так и есть, – ответила девушка. – Что-то в этом роде.
– Мы тут с ней говорили о том, что… Простите, дорогая, повторите, как ваше имя?
– Тули.
– Тули