Я покрылась гусиной кожей, он предложил пойти внутрь, и мы вернулись к музыке и дыму.
Не успел он закрыть балконную дверь, как на него накинулась какая-то худющая девица, вся из себя возбужденная, и с придыханием принялась его расспрашивать, да где он пропадал, да чем он занимался, да почему музыка такая ду… и тут только она примолкла, заметив, наконец, меня.
Такая новость разом отрезвила эту тощую селедку.
– Ой, извини, – скривилась она, – я не знала, что ты… э-э-э… в такой хорошей компании…
(Да, да. Я это не выдумала. Эта маленькая дрянь действительно произнесла слово «хорошая» с особой интонацией.)
– Да. Ты не знала, – с кошачьей улыбкой ответил он.
Она посмотрела на меня и, растянув свои пухлые губы как можно шире, одарила любезной улыбкой, в которой читалось примерно следующее: «Гормоны разбрызганы, территория помечена, так что толстуха уберется отсюда немедленно, или я порву ее на куски», после чего повисла у него на плече, с тем чтобы отбуксировать к остальным.
Я тем временем попыталась разыскать мою Самию, но безуспешно.
Возможно, она была уже где-то на полпути к Италии, проследовав туда через свой «Бермудский треугольник»…
Никакой еды не осталось, музыка и вправду была отвратительная: как бы громкая, но так, чтобы не дай бог не побеспокоить соседей, гости сбились в маленькие непроницаемые группки, обособившись друг от друга.
Я достала из сумки пуловер и натянула его, чтобы мой Мушука не застудил свой носик, и, прежде чем пойти за своей курткой, просканировала напоследок квартиру, просто чтобы попрощаться с человеком, который единственный за весь вечер со мной заговорил.
Его обнаружить не удалось. Всего пару минут назад он был так увлечен, но, стоило только какой-то телке его подцепить, и он тут же переключился.
Что ж… Так бывает. Во всяком случае, со мной. И даже часто. Если парень проявляет интерес не только к моему товару, то это обычно длится недолго.
Быстро облапанная или быстро брошенная. Такая уж моя до-о-ля.
Я тут давеча рассказывала обо всех неприятностях, которые мне доставляет моя работа, но дело в том, что никогда ни один из моих питомцев не обошелся бы со мной подобным образом. Никогда.
Я уделяю им время, отношусь к ним по-человечески, забочусь о том, чтоб им было хорошо, и они помнят об этом.
Вне зависимости от времени дня всякий раз, как я прохожу мимо клеток, каждый из них так или иначе выразит мне свое расположение.
Они перестают жевать, поднимают головы, пищат, повизгивают, чирикают, сучат лапками, свистят и даже поют, а стоит мне уйти – алле-оп! – и мое зверье возвращается к своей еде.
Кстати, всякий раз, когда кто-то из них нас покидает, я грущу. Даже если это маленькая беленькая мышка или какой-нибудь идиотский попугайчик