*
Я думаю, что некоторые люди похожи на корабли, их прибытие в твой порт – важнейшее событие дарованное жизнью, не всегда ты это осознаешь сразу, иногда для этого нужны годы, чтобы повзрослеть, поумнеть, наконец – набраться жизненного опыта и понять – однажды…. что ты потерял когда–то… или приобрел, ведь такой человек – корабль навсегда оставляет в тебе след своего пребывания, отпечаток своего уникального мира, образ – настоящего человека, которого ты потом неосознанно ищешь остаток жизни.
Вовка был для меня таким человеком… Его образ – образ верного друга детства: веселого шалопая одиннадцати лет от роду, импульсивного, любящего всевозможные тайны, знающего и умеющего рассказывать такие истории, от которых ветер в волосах, мурашки по телу и кажется, что черта между миром взрослых и детских фантазий безмерно тонка, стоит лишь набраться смелости и сделать шаг…
Как сейчас помню – круглолицый и черноглазый – похожий на цыганенка, гутаперчивый и подвижный как ртуть, улыбчивый, искренний и отважный, все это мой Вовка…
Мы вместе сосланные уставшими родителями в пионерский лагерь на все лето, осваивали эту неведанную территорию как чужую планету, или незнакомый мир, прозванный в нашей реальности – «Лесной поляной». «Лесная поляна» (типовой панельный корпус – отпечаток советского конструктивизма с палатами на четыре и десять человек, просторной светлой столовой и актовым залом, где проходили пионерские линейки под стук барабанов и пение горна) она уже порядком обветшалая и по современным меркам убогая имела огромное для детского восприятия преимущество, так как находилась посреди настоящего соснового леса – в самой его гуще, будучи гармоничной его частью или единым целым.
Так огороженное дырявым забором пространство мало отличалось от того что было за ним: все тот же лес с зарослями колючей малины, кустами черники и земляники, огромным пирамидальным муравейником, золотыми корабельными соснами поющими от касания ветра, потаенными ложбинками – заросшими слоноподобными лопухами и папоротником, и остатками старых – уже полусгнивших строений – одно из которых когда-то было открытым деревянным театром, а другое – складскими помещениями. Вообщем лес был, а поляны, по сути – не было, мы жили в плоском панельном двухэтажном каменном доме в лесу.
В нашем лесу кипела настоящая жизнь, здесь кроме нас пионеров и приставленных для присмотра вожатых – воспитателей, водились обыденные бесстыжие рыжие белки, достаточно упитанные пугливые палевые зайцы, разношерстные и разнообразные в нелепом скрещении генов безумно добрые бездомные собаки, которых мы регулярно подкармливали сквозь щели проломленного и обветшалого забора недоеденными котлетами и ворованным с кухни хлебом, смело трогая детскими розовыми ладошками их горячие носы и свалявшийся собачячий мех.
Была здесь и своя – потаенная – скрытая от мира взрослых жизнь, вошедшая в местный детский фольклор и ночные кошмары тех, кто умудрился случайно или вполне преднамеренно встретиться с ней наяву.
Ты можешь в это не верить…. Я верил когда-то, а потом забыл, когда стал взрослым, или просто перестал верить, но так и никому не рассказал….
Не знаю почему, мы никогда не рассказывали взрослым: ни вожатым-воспитателям, не своим родителям, о «черном волке» и «человеке в сером плаще».
О черном волке знали немногие из нас, и никто и никогда его не видел, хватало простого ощущения присутствия этой темной сущности в пределах данной Эйкумены. «Черный волк», возможно по определению рожденный детскими страхами темноты и неизвестности, был сгустком прожорливой и опасной тьмы, первобытным кошмаром или просто глупой страшной сказкой придуманной кем-то – когда-то, если бы не те же прикормленные нами бездомные собаки: иногда, когда, мы с Вовкой или другие ребята тайком гуляли вдоль забора перед отбоем или уже после отбоя – потихонечку выбравшись из окон своей палаты, пока взрослые спали, …. иногда мы неожиданно чувствовали порыв холодного ветра в лицо как удар мокрым полотенцем и дружелюбные собаки, при встрече нас всегда искренне виляющие своими нелепыми хвостами, вдруг начинали жалобно поскуливать и лаять на темноту, мы тут же брали ноги в руки, и, давя в себе панический постыдный девчячий визг, бежали – крепко взявшись за руки, туда, где мир взрослых обещал защиту, туда где был свет фонарей, помогая друг – дружке карабкались в окно своей палаты, щелкали задвижкой, а на полу у самого окна рисовали кусочком специально припасенного белого мела прямую черту, за которую как мы искренне верили не должно и не может проникнуть никакое зло, в том числе «черный волк». Почему «черный волк», не знал ни кто из нас, это имя передавалось из уст в уста, из смены в смену, от отбывающих к новичкам, по большому секрету. Нам передал этот секрет Егор, рыжий такой вихрастый – серьезный пацаненок, примерно нашего возраста, не знаю, почему из всех вновь прибывших он выбрал именно нас двоих, но эта тайна сплотила нас с Вовкой, заставив держаться вместе, прикрывая спину друг-друга, после того как назвавшийся