Когда он спускался вниз, из швейцарской вышел сутулый небритый старик в валенках и в черной фуражке с золотым галуном.
– Вы к кому? – спросил он Леньку.
– Вы не знаете, куда девались Волковы из первого номера? – сказал Ленька. – Я звонил, звонил, никто не отвечает.
– И не ответят, – угрюмо ответил швейцар.
– Как? Почему не ответят? А где же они?
Швейцар посмотрел на тщедушного реалиста, словно раздумывая, стоит ли вообще объясняться с таким карапетом, потом смилостивился и ответил:
– Уехали со всем семейством на юг, в свое именье.
На другой день в училище Ленька сообщил об этом Маркелову, который спросил у него, не видел ли он Волкова.
– Волков уехал на юг, – сказал он.
– Уехал?! – рассмеялся Маркелов. – Скажи лучше – не уехали, а смылись!
– Как это – смылись? – не понял Ленька.
Тогда эти воровские, «блатные» словечки в большом количестве появились не только в обиходе мальчиков, но и в разговорном языке многих взрослых. Объясняется это тем, что Временное правительство перед своим падением выпустило из тюрем уголовных преступников. Этот темный люд, рассеявшись по городам и весям страны, занимал непоследнее место среди врагов, с которыми потом пришлось бороться молодой Советской власти.
– Что значит «смылись»? – удивленно переспросил Ленька.
– Чудак! – засмеялся Маркелов. – Ну, убежали, стрекача задали. Сейчас вашему брату – сам знаешь – амба! А у Волкова-папаши тоже небось рыльце в пуху!..
– Какому нашему брату? – обиделся Ленька. – Ты что ругаешься? Я не аристократ.
– А ты кто? Ты за какую партию?
– Я казак, – по привычке ответил Ленька.
Эта зима была очень трудная. На окраинах страны начиналась гражданская война. В Петрограде и в других городах все сильнее и сильнее давал себя чувствовать голод. Цены на продукты росли. На рынках появилась в продаже конина. Черный хлеб, который Леньку еще так недавно силой заставляли есть за обедом с супом и жарким, незаметно превратился в лакомство вроде торта или пирожных.
Ленькина мать по-прежнему бегала по урокам, доставать которые с каждым днем становилось труднее. Все так же у нее болели зубы. И по вечерам, когда она, как всегда, перед сном целовала и крестила детей, Ленька чувствовал тошнотворно-приторный запах чеснока и ландыша.
В середине зимы Стеша поступила работать на завод «Треугольник». Из Ленькиной семьи она не ушла, продолжала жить в «темненькой», даже помогала, чем могла, Александре Сергеевне. Чуть свет, задолго до фабричного гудка вставала она, чтобы занять очередь за хлебом или за молоком в магазине «Помещик» на Измайловском. Вернувшись с работы, она перемывала посуду, выносила мусор, мыла полы на кухне и в коридорах… Александра Сергеевна пробовала