– Закрой глаза, слушай, – приказал он.
Я повиновался. Вскоре до меня донесся далекий топот.
– Тихо у нас, – с удовольствием пояснил комсомолец. – Слышно очень хорошо.
К головным санкам подбежал обеспокоенный Савчук.
– Что случилось? Почему стоим?
– Олени где-то бегут, – ответил я. – Как далеко доходит звук! Как по воде. Ведь еще не видно ничего.
– А сколько оленей? – спросил Савчук комсомольца.
Я удивился:
– Неужели и это узнает на слух?
Комсомолец, в свою очередь, удивился.
– А как же! – сказал он обиженно. – Я не глухой. Два оленя бегут.
Он прислушался, подумал, добавил:
– Это, верно, Бульчу олени. Очень шибко бегут…
Я радостно перевел дух. Наконец-то!
Еще несколько увалов, и вот вдали зачернело пять или шесть чумов. То была бригада Камсэ, старшего зятя Бульчу.
Два рослых красавца оленя, запряженных в санки, стояли подле центрального чума, поводя запавшими боками. Бульчу был здесь.
Пожилой нганасан, по-видимому, его зять, откинул перед нами меховой полог-дверь и церемонно проводил внутрь жилья.
Подле очага, щурясь от дыма, стоял мой бывший сосед по кино. Да, это был он! Морщинистое безбородое лицо его было как бы сжато в кулачок, а глаза напоминали воду, подернутую ледком. Когда он поднял их на меня, я понял, что он очень стар.
Мы чинно уселись на шкуры вокруг очага.
Согласно строгому местному этикету не полагается сразу говорить о деле, ради которого приехал. Савчук знал это и соответственно вел себя, сдерживая нетерпение.
Потолковали о колхозных делах, неодобрительно отозвались о погоде, похвалили оленей Бульчу. Затем Камсэ спросил, видели ли мы в Новотундринске Кондтоэ Соймувича Турдагина? (Как вполголоса объяснили мне, это известный общественный деятель и первый нганасан-коммунист. Ни один разговор в тундре не обходится без упоминания его имени.)
Чтобы отплатить хозяевам ответной любезностью, Савчук спросил Камсэ, как учатся его сыновья, внуки присутствующего здесь Бульчу? Старый охотник заулыбался, а Камсэ с достоинством кивнул головой. Спасибо, учатся хорошо. Сейчас они в Дудинке, но к маю возвратятся домой. Ведь в мае предстоит переход на север, к предгорьям Бырранги.
Я не спускал глаз с Бульчу. До сих пор мы с Савчуком имели дело только как бы с косвенными уликами. Сейчас живой свидетель, очевидец сидел перед нами.
– Очевидец! Вы понимаете, как это важно для нас – очевидец? – бормотал Савчук, наваливаясь на мое плечо.
Я помалкивал. Очевидец! Не будет ли он путать и преувеличивать, как обычно делают все очевидцы?
Бульчу по внешнему виду был вполне «эмансипированный» житель тундры. Он имел часы, которые время от времени вынимал из-за пазухи и с глубокомысленным видом подносил к уху. При этом старый охотник многозначительно