– A вы чего вмешиваетесь? То Дева Мария, a то просто Марья, Маша. Самое мужицкое имя, – возразила ей Полина.
– Мужицких имен на свете не бывает, – заметила Надежда Николаевна.
– Начинаются наставления! – фыркнула Ариадна.
– На вас не стоит тратить времени… Садись, Фима, кушай! Вот, няня суп налила, – Надя усадила младшую сестренку к столу и добавила: – Не бери примера со старших сестриц, будь доброй и умной девочкой!
– Пожалуйте кушать, барышни, – сказала вошедшая горничная Софьи Никандровны. – Барыня приехали и приказали скорее подавать.
Три девочки, Клава впереди всех, побежали в столовую.
– Иди и ты, Надя, – степенно обратилась к ней маленькая Серафима, – иди, милая, не бойся. Я, право, съем всю тарелку супа, и котлетку, и все что надо! Иди!
И, словно желая вознаградить любимую сестру за все, что ей пришлось терпеть от других, девочка посмотрела на нее с ласковой улыбкой.
– Я знаю, что ты никогда не обманываешь, и ничего не боюсь, – улыбнулась в ответ Надежда Николаевна и, поцеловав детей, тоже направилась в столовую.
На полпути остановилась в коридоре и спросила:
– Пришла Марфуша?
– Нет еще, барышня, – отвечали ей.
– Когда вернется, пожалуйста, пришлите ее ко мне в комнату, – сказала она и прошла в столовую, где уже собралась вся семья.
Отец Нади, не старый еще человек, почти всегда молчаливый и серьезный, с умным лицом и рассеянной улыбкой, какие часто бывают у людей очень занятых, когда они находятся в своем домашнем кругу, был на этот раз необыкновенно весел и разговорчив. Он шутил с детьми, подсмеивался над Клавой, предлагая ей, недолго думая, начать прямо с десерта, стоявшего на столе, так как всем было известно, что эта лакомка, если бы ей позволили, охотно питалась бы одними сладостями; расспрашивал Полину и Риаду, как идут французские и немецкие глаголы, а старшего сына, учившегося в гимназии, – о том, как здоровье Цицерона и Корнелия Непота[11]. Элладий был не особенно прилежным учеником; зная это, отец над ним и шутил, не замечая, что самолюбивый мальчик очень раздраженно воспринимал его шутки.
Вообще генерал Молохов, искренне любивший всех своих детей, очень плохо знал их характеры и не замечал многого, что творилось в его семье. Однако молчаливость и невеселое выражение лица старшей дочери привлекли его внимание, и в середине обеда он спросил, что с ней, здорова ли она?
– О, вполне, не беспокойся, папа! – поспешила Надя его успокоить.
– Уж не говори! Что-нибудь да есть опять, что ты такая… Скучная и натянутая.
Софью Никандровну рассердило слово «опять», и она резко ответила за падчерицу:
– Уж не знаю, что опять могло потревожить Надежду Николаевну! Уж, кажется, никто ей ни в чем не перечит. A что она не в духе, так к этому, кажется, можно привыкнуть: она триста шестьдесят пять дней в году не в духе…
– В четыре года, значит, один високосный денек изволят быть в духе, – насмешливо вставил Элладий.
Девочки