Дядя Саша ответил, что не знает. А меня заинтересовало другое:
– А чьи стихи?
Воскресный день близился к вечеру, похолодало. Пиво бродило в голове. Стихи казались некоей туманной реальностью.
– Не помню. Одного из наших доморощенных, амурских поэтов, то ли тридцатых годов, то ли сороковых. – Дядя Саша с деланой искренностью выдохнул последние слова, но я-то знал, что он сказал неправду.
Эти строки мне довелось слышать раньше, в Москве. Из уст папы. И, как я помнил, они принадлежали не амурскому поэту. А харбинскому. Дядя Саша преподавал литературу, и уж такие мелочи, как имя поэта, чьи строки ему так нравились, должен был помнить.
Сначала меня охватила обида от того, что он от меня что-то скрывает. Но пока мы шли через загаженную, заваленную мусором Бурхановку, зашли в молочный магазин, отстояли очередь за сметаной и творогом, я поменял и мнение и настроение. В конце концов почему дядя Саша должен мне всё о себе рассказывать? Его жизнь – это его жизнь. И я не имею права в неё вгрызаться со своим любопытством. Если захочет, сам когда-нибудь откроется. А соврал? Так это, скорее всего, своеобразная форма защиты личного, о котором старик не хотел никому говорить. По крайней мере сейчас. Нечто такое живёт в нём постоянно. И, может статься, держит его в этом мире. Каждый из нас имеет своё ТАКОЕ. О котором молчит, потому что ТО его, и только его. И никто не имеет права лезть в душу, тем более, ковыряться в ней. Может, я сейчас пишу нервно, неточно оформляю мысли, но пишу о том, что чувствую. И что почувствовал, когда мы три часа назад возвращались из бани.
Помнится, мы некоторое время шли молча. А потом, в один момент, я не сдержался и спросил:
– Дядя Саша, а вы в Китае бывали?
– С чего это вдруг тебя заинтересовало? – откликнулся он.
– Да так. Всё-таки столько лет живёте на границе. Рядом с Китаем. А что такое «тяни-толкай», не знаете.
– Ну и что? – Александр Олегович в тот миг улыбнулся. – Есть москвичи, которые понятия не имеют, где находится собор Василия Блаженного. И ничего, живут. Для них главное знать, где расположен ГУМ. А стихотворение… Может, автор придумал своё слово. Как Маяковский. Для рифмы. А может, действительно когда-то было нечто такое, что нужно было толкать, вроде санок. Не знаю. В Китае побывать мне не удалось. Когда имелась возможность, случая не выпадало. А теперь нет ни случая, ни возможности.
– Да ладно вам, – вмешался в разговор Мишка. Глаза его блестели: пока мы стояли за молоком, он успел сгонять на автобусе на Высокую, за чекушкой. – Что там, в том Китае, интересного? Посмотришь на тот берег, так с души воротит: и как люди могут так жить? Не жизнь, а выживание. Полная голодуха. В Китае интересно было бы побывать лет, эдак, сто назад. А сейчас… – Мишка махнул рукой.
Мой новый друг газет не читает. Радио слушает только тогда, когда его включаем либо я, либо дядя Саша. А потому, точных сведений о Китае знать не может. Но наблюдательный глаз художника делает безошибочные выводы. По данным, которые проходили через «контору», было известно, что только в прошлом году в нескольких