– Гражданин начальник, – клятвенно ударяя себя в грудь кулаком, уверял Гасилин, – врать не буду, хотелось с ним поквитаться. Очень хотелось! И кстати, было за что. Но позже мстить я раздумал… В общем, незадолго до освобождения я здорово проштрафился и мог получить еще года два дополнительно. А мне сидеть уже к той поре надоело так, что хоть волком вой, хоть вешайся. К тому же мать заболела, писала, что боится не дожить до моего освобождения. Ну и вот, зашел я в нашу церковку зоновскую, поставил свечку Богородице и поклялся перед иконой, что, если меня отпустят срок в срок, завяжу с этим делом и спишу всем обиды и долги. И – надо же такому случиться! Меня за мой «косяк» на неделю кинули в карцер, но на свободу я вышел точно в назначенный день. Так что – все, начальник! Что обещал – то выполняю, буква в букву. Мне того слова, что дал в церкви, нарушать никак нельзя!
Чувствуя, что Гасан не врет, Крячко объявил, что вопросов у него больше нет, и неспешно зашагал в сторону Запрудной, где остался его «мерин». Немного потоптавшись на месте, Гасилин неожиданно его окликнул:
– Гражданин начальник! А вот когда вы разговаривали с Пуаро, он не упоминал про Бубнилу? Имелся у нас на зоне один такой хмырь, мутный – донельзя. Погоняло – Бубнила. Его так прозвали за то, что он постоянно что-то про себя бубнил. Что бы ни делал, обязательно что-то там бормочет, бормочет… Что именно бормочет – хрен разберешь. Но какую-то непонятную силу он имел. В смысле умел подчинять себе людей. Что уж он вешал им на уши, какую лапшу – мне неведомо. Тем более что он был из другой, дальней «хаты». Но мужики рассказывали, если уж он к кому привязался, то – точно дожмет, добьется, чтобы этот человек плясал под его дудку.
– У них с Кирканиным были какие-то разногласия? – Станислав вдруг почуял, что в этом повествовании для их расследования есть нечто очень значимое.
– Открытых стычек не было – открыто Бубнила вообще ни с кем никогда не конфликтовал, он действовал через своих пристебышей, которые, как говорили мужики, по его приказу могли сделать все что угодно. Даже убить. Ему можно было нахамить, дать по морде, отобрать передачу – он даже не сопротивлялся. Но через день-два с его обидчиком обязательно что-нибудь случалось. Он или травился непонятно чем, или падал с высоты, или начинал болеть хрен знает какой заразой… Поэтому Бубнилу побаивались даже «паханы».
– А как его звали, этого самого Бубнилу?
– Не помню… – широко развел руками Гасан. – А если честно, то даже и не знал.