– Работаем, работаем, и выпить чашечку кофе с хорошим человеком некогда, – потирая руки, с сожалением проговорил он. – У вас ведь и своих дел, я знаю, хватает через край. А тут еще чужие заботы…
– Что поделаешь. «Рес ностра агитур»[1] – говорили еще древние, – в тон хозяину ответил Вольф. – Так для чего вам понадобились эти русские? И какие?
– Для чего, дружище? Мне пока и самому не очень хорошо известно, – ушел от ответа Грейфе. – Но какими они должны быть – это я представляю себе достаточно четко. Простите, но я не знаю, что все же по этому поводу говорил вам обергруппенфюрер?
– Немногое. Очень немногое. В основном то, что они должны быть преданы фюреру и рейху, – коротко ответил Вольф.
– Конечно, это главное, – поспешно согласился Грейфе. – А подробности мы сейчас с вами определим точно.
В кабинет вошел Эгерт и прикатил изящный сервировочный столик на колесиках, на котором стояла уже открытая бутылка коньяка, широкие, с толстым дном бокалы, в небольшом блюдце сливочное масло, открытая банка сардин, порезанная ломтиками консервированная ветчина, оливки, белый хлеб. Немного в стороне ото всего этого великолепия лежала нераскрытая пачка фирменных сигарет «Кэмел».
– Кофе – как прикажете, – сказал Эгерт.
– Спасибо, мой милый. Я позвоню, – разливая коньяк, кивнул адъютанту Грейфе. – Итак, за встречу!
– Хайль Гитлер! – поняв, что и Грейфе не собирается с ним откровенничать, поднял бокал Вольф.
– Хайль Гитлер, – охотно поддержал Грейфе.
Они выпили. И Вольф сразу же налег на закуску. Грейфе, дав ему возможность спокойно прожевать пару бутербродов, снова налил примерно на одну шестую коньяк в бокалы.
– И все же за встречу! – повторил он.
– За встречу! – согласился на сей раз Вольф.
А когда он поставил пустой бокал на стол и принялся за сардины, Грейфе, чтобы не терять времени, начал объяснять ему, каких русских он ждет от отдела IVB2.
– Было бы идеально, дружище, если бы отобранные вами кандидатуры были не старше тридцати пяти лет, – начал он. – Желательно – пообаятельнее. Вы же понимаете, что человеку с обаятельной внешностью всегда легче расположить к себе окружающих, чем какому-нибудь угрюмому, даже и очень опытному специалисту…
Вольф слушал его молча. Но, услыхав об обаятельной внешности, невольно скривил губы. «Можно подумать, что в моем распоряжении салоны красоты, а не концлагеря и тюрьмы. Пообаятельней! Да каждому из них, прежде чем они выслужились до обыкновенных надсмотрщиков, не один раз прикладом чинили зубы! А до того, как они попали к нам, кем они были в большинстве своем у себя на родине? Уголовники! Рвань! Пообаятельнее!» – с издевкой подумал он. Но хозяину кивнул и понимающе пообещал:
– Найдем, коллега. Поищем и найдем.
Но Грейфе будто понял ход мыслей своего собеседника. Потому что уже в следующий момент