Меньшиков пересчитал рапорты и ахнул:
– А кто же будет готовить вооружение, набивать ленты патронами, снаряжать бомбы?
– Пока возьмем самую малость, сколько требуется на боевой вылет, – ответил инженер полка майор Баричев. – Набивать ленты патронами попросим командирских жен, которые еще не уехали.
– Хорошо, – согласился Меньшиков. Подписал десять рапортов и, отпустив инженеров, присоединился к штурману и начальнику разведки, колдовавшим над выбором маршрута полета.
Лишь далеко за полночь ему удалось освободиться от служебных дел, и он тут же, в землянке, на устланных свежескошенной пахучей травой нарах лег отдыхать. Но сон долго не шел, в памяти, хаотично перемежаясь, всплывали дневные перипетии: разговор с генералом Тулиновым, с капитаном Петровским, высказывания летчиков о мерах по уменьшению потерь. Иногда в эту служебную сумятицу вплетались мысли о жене, дочурке: где они, что с ними?
…Он возвращался из отпуска в Подмосковье, где служил, отдохнувший, загорелый, полный сил и радужных надежд: впереди предстояли интересные полеты на новом тяжелом бомбардировщике по дальним маршрутам, бомбометания на полигонах, воздушные стрельбы. Он истосковался по полетам, несмотря на то что весь отпуск погода стояла отменная, море не штормило и он целыми днями пропадал на пляже, купался, читал романы, сражался с товарищами в шахматы. И только в первые дни мысли о полетах не тревожили его, не напоминали о себе. Но не прошло и недели, как ему снова захотелось в небо, и частенько, лежа на пляже, он ругал себя за бесцельную трату времени, своих товарищей, которые и разговаривать не желали о службе, «дабы не портить настроения». А ему хотелось снова в часть, к самолетам. Он понимал, что не прав: давно ли голова его, чугунно-тяжелая от всевозможных наук, валилась с плеч, и он засыпал, едва добравшись до постели? Недельного срока для восстановления сил конечно же недостаточно. И все равно скучал по полетам.
В поезде он тоже проснулся рано. Соседи еще похрапывали, читать было темновато, и он, поворочавшись с боку на бок, вышел из купе. В коридоре стояла лишь одна девушка, смотрела в окно и вытирала кулаком заплаканные глаза. Меньшиков подошел к ней и как можно ласковее спросил:
– Кто в такую рань посмел обидеть юную красавицу? – Он не придал особого значения слезам – девичьи слезы, что утренняя роса, появляются без причины и пропадают без последствий. Но он ошибся: девушка вдруг громко всхлипнула, и крупные слезы покатились еще сильнее.
Нет, это был не девичий каприз, не мимолетная обида, а большое горе. Меньшикову было жаль девушку, хотелось помочь ей, но он не знал, как и чем облегчить ее страдания.
Из служебного купе вышла проводница и стала успокаивать девушку:
– Ну, хватит, хватит, милая. Вот приедем в Москву – дашь родителям телеграмму, они