– А сейчас-то кто за вами следит?!
– У Мухобоя везде глаза, – хмуро сказал Шамиль.
Валентин достал из кармана куртки трубу, сунул в брючный карман. Ветровку накинул на Шамиля.
– Ждите, я скоро…
3
Мухобой был заместителем Марины. По воспитательной части. Вообще-то воспитанием должны были заниматься отрядные инструкторы, но это все – девчонки с младших курсов педагогического лицея. Даже малыши их не очень слушались, а старшие вообще в грош не ставили. А Леонтий Климович Фокин, по прозвищу Мухобой, был опорой режима и дисциплины.
Прозвище он получил за беспощадную борьбу с «разносчиками кишечной инфекции». По лагерю Леонтий Климович всегда ходил с тяжелой сапожной подошвой, прибитой к длинной рукоятке. Этой хлопалкой он и припечатывал к стенке любую замеченную муху. Каждый удачный удар доставлял ему видимое удовольствие. Воспитатель не то чтобы улыбался, но как-то светлел лицом и с подчеркнутой аккуратностью вытирал подошву белым платочком…
Леонтий Климович никогда не повышал голоса, он был интеллигентный. Всегда в белоснежной сорочке, сухой, гибкий, с тонкой чертой безгубого рта. Узкое лицо кожа обтягивала так, что казалось, кости черепа могут проткнуть ее изнутри. Косой лоб покато переходил в линию носа, а под бровями дрожали полупрозрачные птичьи веки… Боялись Мухобоя все. И крепко боялись. Валентин однажды сказал Марине:
– Да что это такое? Они съеживаются при нем! Лупит он их, что ли?
Рыхлая добродушная Марина всполошилась:
– Что ты! Он мне сто раз говорил: «Клянусь, Марина Юрьевна, я никого из детей никогда пальцем не тронул!..» А что строгий, так без этого разве можно? С такой-то оравой…
Не столь уж велика была «орава» – по сравнению с другими лагерями. Сотни полторы ребятишек жило в «Аистенке». Правда, больше половины интернатские, а они «сам, Валечка, знаешь какие…».
Валентин сердито усмехнулся:
– Вечно вы, педагогические дамы, себе сложности из пальца высасываете. Обращались бы с пацанами по-человечески, а то «не смей», «нельзя», «распорядок»…
– Ох, Рыжик, да какая же я педагогическая дама? Девять месяцев на заводе, в профсоюзе, и только на лето начальница лагеря…
Десять дней назад Валентин встретил Марину в очереди за исландскими бананами, которые продавали на углу Конногвардейской и Новорыночной.
– Рыжик! – обрадовалась она. – Волынов, Валька!
– Манишкина! Вай, какая ты стала… представительная!
До той встречи они не виделись лет семь. В прошлый раз Марина была еще стройна и моложава. В классе она вообще ходила королевой. Звали ее Марина Мнишек – за соответствующую внешность. А теперь располневшая тетка.
– Жизнь-то идет. Не к молодости, – не обиделась Марина. – А ты, Рыжик, все такой же… Только кудри не такие бронзовые. Малость полиняли…
– Полиняешь тут…
– А у тебя-то чем не жизнь? Знаменитость! У моих девчонок все книжки с твоими картинками есть!
Чтобы увести разговор от «знаменитостей», он спросил:
– Двое