Дверь распахнулась, из квартиры хлынул яркий свет и шум застолья в самом разгаре. На пороге стоял невысокий прапорщик – красные пятна на продувной роже, отстегнутый галстук болтается на заколке.
– Ну, чё ломишься? Я здесь не продаю, хата не моя. Ходят, понимаешь. Страдальцы.
– Лёша Воробей здесь живёт?
– А если и здесь, тебе чё? Не успеют лейтенанта получить – уже бухать лезут. Иди, служи, салага.
Это стало последней каплей, превысившей вместительные возможности чаши маратовского терпения. Что же за день такой – все норовят унизить и указать ему на юность и неопытность? В конце концов, он не хрен из подворотни, а советский офицер, пусть и совсем новенький. Тагиров скривил презрительную улыбку и рефлекторно включил «городского барина» – на гопников этот метод всегда действовал неотразимо.
– Милостивый государь, не соблаговолите ли напомнить, когда мы с вами успели столь тесно познакомиться, что вы позволяете обращаться со мной на «ты»? Может быть, вы кучеру нашему троюродный сынок? Или мы гадили с вами на соседних огородах?
Прапор растерянно остекленел глазами. Марат, развивая успех, грудью сдвинул его в глубь прихожей, переступил через порог и продолжил вполголоса:
– Слышь, кусок[8], ты себя не забывай. А то я внушу тебе основы субординации не вербально, а чисто физически.
– Ну ты, ну ты. Чё ты? Ты кто такой вообще?
– Лейтенант Тагиров Марат Тимурович. Запиши. А то мозги пропил давно, память прихрамывает небось? Или и не было?
– Чё не было?
– Мозгов не было.
Из пьяно гудящей комнаты раздался голос Воробья:
– Ну, кто там пришёл? Вязьмин, ты там самогонкой барыжишь, что ли? Ленка, дай посмотрю, отстань.
Лёха в обнимку с хохочущей толстушкой-брюнеткой ввалился в прихожую.
– А, Маратка! Жив, слава богу. Познакомились уже? Это Петька Вязьмин, наш батальонный начальник склада. Давай, разувайся. Ленка, хватит на меня вешаться, иди место гостю организуй.
Прапорщик пробормотал что-то неуважительное и, покачиваясь, ушел вслед за брюнеткой. Марат начал сдирать плотно сидящие хромовые сапоги.
– Лёха, а что это за кадр? Что-то про продажу бормотал, про страдальцев, я не понял ничего.
– А, так он самогонкой торгует, по-местному «чамбуром». Дело запрещённое, конечно, но очень востребованное. И денежное. Видимо, спьяну забыл, что не в своей квартире, и принял тебя за покупателя. Пошли, заждались уже виновника торжества.
Народу было десятка полтора, стол уставлен разнокалиберными бутылками с мутным «чамбуром», вскрытыми консервными банками: жестяными – с колбасой и рыбой, стеклянными – с огурцами и прочими соленьями. Пьянка уже давно вошла в стадию, когда все громко говорят, но никто не слушает, поэтому Воробью пришлось постучать кулаком по стенке, чтобы привлечь внимание.
– Тихо! Господа офицеры, внимание! Представляю