Я оперся ладонями о плохо выметенный пол, поднялся на ноги, еще раз осмотрелся вокруг и наконец-то поймал за хвост ту самую мысль, которую мне настоятельно рекомендовалось думать еще во время путешествия.
Почему я все это делаю?
Не «зачем» – мне же все равно нужно было куда-то подаваться, – а «почему». Незнакомый человек, не пожелавший или не посчитавший необходимым представиться, наговорил непонятных речей, наведших в моей голове дурной туман, потом чуть ли не силой пихнул в руки Звеньев Цепи одушевления и безмятежно откланялся, а я, как послушная овечка, отправился… хорошо бы не на заклание. Хотя смысла протестовать уже нет. Да и от барахтанья меня предостерегали.
Почему я слушал его? Потому что он умеет говорить так, будто каждое слово, слетающее с губ, стоит не меньше морской жемчужины.
Почему послушался, даже не понимая, о чем идет речь? Ответ прост. Потому, что меня натаскивали на подчинение. Да, в разумных пределах, но по большей части беспрекословное и немедленное. Впрочем, даже если вся многолетняя сопроводительская служба была заблуждением, которое рано или поздно закончится полнейшим крахом, надо признать: в жизни порой возникают случаи, когда сомневаться и раздумывать попросту некогда.
Догадывался ли я, чем закончится водружение Соединяющего жезла в купеческой лавке? Разумеется. Но не позволил своей догадке принять осознанную форму. А ведь можно было помедлить, возразить, предложить иной выход. И допустить, чтобы животные и люди успели убежать. Мог ли тот крошечный лисенок причинить зло жителям столицы? Сейчас уже не узнать. Но даже если один шанс из ста кричал об опасности, все произошедшее было оправданным. Словами закона конечно же. Человеческие слова, способные описать весь тот ужас и скорбь, еще надо было бы поискать.
Золотозвенник действовал четко и бил метко. Он знал, что я привычно подчинюсь любому приказу, поскольку все еще не осознавал: со службой сопроводителя покончено. Правда, оставался один неуютный вопрос, который можно на время отодвинуть в сторону, но от этого не становящийся менее колючим.
А удастся ли мне когда-нибудь осознать, что прошедшая жизнь прошла? Закончилась, рассыпалась прахом, разлетелась на осколки. И портал сыграл роль материнского чрева, исторгнув меня словно рожденным заново. Вот только крика не было. Запоздал. Зато когда раздался из распахнувшихся дверей, у меня заложило уши:
– Добро-добро-добро пожаловать!
Мантия вертлявого коротышки, волчком закрутившегося вокруг меня, тоже была синей. Когда-то. А теперь на ней в великом множестве присутствовали пятна, застиранные и вполне свежие,