Иногда я находила какие-то обрывочные записи в виде дневников. Прочитывала, а потом делала вид, что ничегошеньки не знаю. Иногда продумывала наводящие вопросы, чтобы выудить из неожиданно появившейся Алисы как можно больше информации, номеров телефонов, и знать, в каком направлении искать, если что.
Именно тогда я сходила к некоторым ее бывшим одноклассницам и выяснила, что в былые времена черная BMW увозила Алису прямо со школьных занятий. Черт возьми! Куда смотрели учителя?! Те же подружки мне сказали, что денег у Алисы в одиннадцатом классе было столько, что она могла давать чуть ли не любые суммы в долг. Причем, легко прощая эти долги. Конечно, деньги-то не заработаны… Но откуда она их брала? Откуда? Или ей платили за… Ужас хватал за горло.
Даже всеядный афганец Сашка-Грек, который пока что нас терпел, но уже с трудом, по-моему, брезговал моей дочерью, что было тоже неприятно. Впрочем, разве было бы лучше, если бы он оказывал Алиске знаки внимания? Навряд ли. А может, я просто ревновала Грека к так резко повзрослевшей дочери?
Алиса по-прежнему вела себя отвратительно не только по отношению к моему гражданскому мужу. Казалось, именно во мне она видела источник собственных бед. В ее глазах я читала только неприкрытую ненависть. Она бросала упреки, что я ее плохо одеваю, что даю мало денег… Источник-то неконтролируемого дохода в виде московского мента, видимо, иссяк.
– У тебя нет, так у Грека своего возьми! – слышала я крики из-за двери в ее комнату, которую Алиса постоянно держала закрытой, подперев с обратной стороны журнальным столиком.
Иногда мне удавалось прорвать заграждение, иногда так и приходилось разговаривать через дверь. А за что, спрашивается, я буду ее баловать, покупать обновки, если она не прикладывает ни к чему хоть малейшее усилие: не ездит с техникум, не убирается у себя в комнате. Сидит у меня и у Саши на шее, свесив ноги, и еще чего-то требует. Требует, и не меньше!
Не говоря уже о том, чтобы сходить в магазин, приготовить ужин, помыть посуду, вынести мусор, в конце-то концов! Мне приходилось делать все самой после рабочего дня, а эта дряннушка могла проваляться на незаправленной кровати день-деньской напролет, изредка посматривая телевизор. Чтобы подстегнуть Алису хоть к какой-то работе или учебе, я начала говорить, что это только моя квартира, а ей свою надо заработать, чем вызвала еще большую ярость дочери.
Если я отправляла ее в магазин – а делала я это крайне редко, – Алиса могла с выданной на покупки суммой исчезнуть дня на два или на три с концами. Поэтому я старалась не давать ей деньги в руки. Из семейных заначек кое-что пропадало, как я не старалась их запрятать подальше. Вполне естественно, что я срывалась на дочь. А кто еще мог взять деньги? Она нагло врала и изворачивалась.
Иногда я делала вид, что верю, потому что сил на выяснение отношений не оставалось, хотя я знала наверняка, что она в очередной раз врет.