– Да, – говорит, – талантливый ребенок. Ваш?
– Нет, с чего же вы взяли, что мой? Чужой ребенок.
– Тогда почему ваш билет разрисовал?
– Да откуда я знаю, фотография, может быть, понравилась.
– Ладно, – говорит секретарь, – теперь уже ничего не поправишь, придется вам в райком комсомола идти и там объясняться, как они скажут, так и сделаем.
Пошла в райком. Пришла, второй секретарь – хлыщеватого вида молодой мужчина – спрашивает:
– Ты, девочка, по какому вопросу?
А мне уже двадцать один год, я себя взрослым человеком ощущаю.
– У меня вопрос деликатный, – говорю и билет ему свой протягиваю. Ну, что дальше было, догадаться несложно: взял он билет с постным видом, открыл, потом рот рукой зажал и из комнаты выскочил, не хотел, наверное, свое напускное достоинство потерять и легкомысленным показаться. Но из коридора, а потом из соседней комнаты долго еще хохот доносился. Через некоторое время вернулся.
– Кто же, – спрашивает, – тебя так раскрасил?
– Ребенок, – отвечаю, – неразумный. Залез в стол и разрисовал все звездами, вполне патриотично, не свастикой же.
– Это хорошо, что не свастикой, но билет менять придется, а это только через выговор с занесением в личное дело, так что не обессудь.
С тем и вернулась я в институт.
Месяца через два назначили комсомольское собрание, и на повестке дня – смена комсомольского билета в связи с порчей. Всем интересно, что я такое с этим билетом сделала, что при всей коллективной близорукости местной комсомольской организации его менять пришлось. А я никого еще в институте не знаю, да и старше они меня все, так что между нами стена, пусть и стеклянная. Но от скуки общей, присущей собраниям такого рода, стали присутствующие мне вопросы задавать, что вот, мол, новый человек, хотим познакомиться, пусть все подробно нам расскажет и о себе, и о порче билета. Пришлось мне рассказывать. Повеселились ребята, первый раз, наверное, такое живое собрание в этих унылых стенах было, каждый хотел высказаться. В конце надо было решение вынести, так один ехидный юноша предложил меня комсоргом комсомольской ячейки сделать, с тем, чтобы на деле могла показать свою преданность идее молодого строителя коммунизма и высокий моральный дух. Так вот и решили, как я ни сопротивлялась.
Вынесли мне выговор с занесением и назначили комсоргом группы. Долго еще этот анекдот по коридорам рассказывали, так что благодаря любовному пылу пятилетнего Антона и его тяге к творчеству известность я приобрела сразу в четырех институтах – всех тех, что ютились в одном здании.
Группу мне доверили непростую, состояла из трех злостных неплательщиков взносов, хорошо хоть, что все трое были молодыми людьми, так что общий язык нашли быстро, и задолженности по взносам растворились сами собой. Правда, двое волокитами были,