Тень натянул джинсы и майку и вышел, босой, в холл. Ночной портье, средних лет мужчина, сидел за стойкой и читал роман Джона Гришема. Тень купил в автомате пачку «Вирджинии слимз». И попросил у портье коробку спичек.
– Вы в номере для некурящих, – сказал портье. – Так что будьте добры, открывайте окно, когда курите. – Он протянул Тени спичечный коробок и пластмассовую пепельницу с логотипом мотеля «Америка».
– Будет сделано, – кивнул Тень.
Он вернулся в комнату. Лора успела лечь на спину, прямо поверх скомканного покрывала. Тень открыл окно и отдал ей сигареты и спички. Пальцы у нее были холодные. Она чиркнула спичкой, и он увидел, что ногти, которые обычно были у нее в безукоризненном состоянии, облуплены и обломаны, и под ними – грязь.
Лора прикурила, затянулась и задула спичку. Потом затянулась еще раз.
– Ничего не чувствую, – сказала она. – Наверное, зря я это.
– Мне очень жаль, – сказал Тень.
– Мне тоже, – ответила Лора.
Когда она затягивалась, огонек разгорался, и он видел ее лицо.
– Значит, – сказала она, – тебя все-таки выпустили.
– Да.
Огонек из темно-красного стал оранжевым.
– Спасибо тебе еще раз. Не стоило тебя во все это впутывать.
– Брось ты, – сказал он. – Это был мой выбор. Вполне мог отказаться.
Интересно, подумал он, а почему ты ее совсем не боишься? Только что сон про музей напугал тебя до смерти, а вот ходячий труп – ничуть не беспокоит.
– Ага, – подхватила она. – Мог, конечно. Дубина ты моя стоеросовая.
Дым вился у ее лица. В тусклом свете сигареты она казалась ему очень красивой.
– Хочешь узнать, что было у нас с Робби?
– В общем, да.
Она затушила сигарету в пепельнице.
– Ты был в тюрьме, – начала она. – А мне нужно было хоть с кемто поговорить. Нужна была жилетка, в которую я могла выплакаться. Тебя же не было. А мне было плохо.
– Извини. – Тень обратил внимание, что с голосом у нее что-то не так, вот только неясно, что именно.
– Да ладно. Ну, началось все с малого – кофе вместе попить. Поговорить о том, что мы устроим, когда ты выйдешь. Как будет здорово, когда ты вернешься. Ты же знаешь, ты ему нравился, по-настоящему. Ему хотелось, чтобы ты снова устроился к нему на работу.
– Я знаю.
– А потом Одри уехала на неделю в гости к сестре. Было это через год, нет, через тринадцать месяцев после того, как тебя посадили. – Голос у нее был абсолютно ровным, лишенным всякого выражения; каждое слово – глухое и плоское, будто камушки падают в глубокий колодец, один за другим. – Робби зашел в гости. И мы напились. И трахнулись на полу в спальне. Классно было. Просто здорово.
– Вот об этом ты мне лучше не рассказывай.
– Правда? Ну, извини. Когда умираешь, все становится без разницы. Ну, понимаешь, вроде как фотографии смотришь. И, в общем, както все равно.
– Мне