Женщина в Древней Руси. Александр Торопцев

Европой, как было сказано в начале нашей книги, издревле витал амазонский дух, подогреваемый известными легендами, а позже – былинами да сказками о женщинах-воительницах, и, естественно, такое событие, как Куликовская битва, не могло пройти мимо тех, кто не только искренно верит в реальность геродотов и послегеродотовых рассказов об амазонках и им подобных, но и так же искренно считает, что женщины просто обязаны были активно участвовать во всех без исключения войнах, походах, битвах. В XIX веке, например, один «историк-самоучка» из Ростова Великого нашел свидетельства, доказывающие участие двух его землячек, княжны Дарьи и княжны Феодоры, в битве на поле Куликовом, а современные исследовательницы женской истории Отечества предположили, используя в слегка урезанном виде метод математической индукции, что во всех полках русского воинства могли быть такие переодетые в мужскую одежду воячки. А если могли, значит, были.

      Тем более что Куликово поле находится в зоне, когда-то контролируемой, «управляемой женщинами», куда, надо думать, воинственную часть женской половины человечества манит, притягивает какой-то генофондный магнит.

      Как бы то ни было, а княжнам Дарье и Феодоре и всем, кто мог участвовать в черных кольчугах в Куликовской битве, надо сказать чистосердечное спасибо от лица всех потомков. В конце концов, черные кольчуги – это не «белые колготы».

      В «Задонщине» же, созданной, по-видимому, в 80-х годах XIV века, роль женщины ограничивается плачем.

      Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитала: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные годы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!» Погиб Микула Васильевич, он же Николай Васильевич Вельяминов, с виду хороший человек, храбрый, поддерживающий во всем великого князя, но пояс, украденный отцом, почему-то так и не вернувший владельцу. Почему? Светлая ему память, однако, за ратный подвиг.

      «И жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: “Вот уже веселие мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!”»

      А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете причитали: «Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте, на поле Куликовом, на речке Непрядве!»[15]

      «Сказание о Мамаевом побоище» было написано чуть позже, но и там роль женщины ограничена и временем, и пространством, зато в нем есть важное для свидетельства поведения княгини Евдокии и речь ее.

      В Кремле прощалась дружина Дмитрия Ивановича с соотечественниками, воины прощались с женами. Женщины не кричали, не плакали, вели себя с достоинством. Отдав «последнее целование», проводив мужей, которые выходили через Фроловские, Никольские и Константино-Еленинские ворота, они остались на площади. Княгиня Евдокия села на «урундуке» перед теремом, жены воинов окружили ее, и она, не сдержав