На станции голод завел их в стекляшку, там даже не пахло едой, но что-то жевали, ели… Стояли, как лошади, жевали в тепле. Пьянь, рвань, дрянь. За стойкой взирала на все баба – огромная, сильная, как бы даже надзирала, продавая замутненный кипяток по пятаку, будто простое тепло. Тут же усмирила кого-то. Наверное, чтобы покрасоваться. Дав по шее кулачищем какому-то пьяному – и выгнав за что-то вон. Может, просто надоел. И народец пропитой присмирел. Такие, как она, наверное, обожают слово «ассортимент». А летом ее мучили мухи… Летом много тут летало мух, обгадивших даже ценники. На них значились «пельмени отварные», «сосиски отварные»… Ассортимент.
Наверное, теперь подлавливала на это приезжих от скуки… И стоило произнести «пельмени» – как прихлопнула – «Мухи съели!»
Кто-то начал жужжать – хлоп!
«Своровать не можешь – покупай!»
«И это называется у вас чаем, гражданочка?»
Хлоп!
«Называется, называется – и, гляди, в стакан наливается…»
«Вы здесь кто есть-то? Как? Унижать простого человека?!»
Хлоп!
«Простой он, гляди, простой – тогда ходи босой!»
Возглас пьяненький: «Ох, чайку, да с сахарком!»
Хлоп!
«Хрен тебе на блюде… А будут талоны, тогда с гондоном!»
На стене красуется плакат, и только в его сторону смотрит хоть как-то уважительно, может, мерещатся портреты вождей, может, сладко – мужчина там из себя видный, может, сама же повесила, для утешения ума и сердца… «Трезвость – норма жизни!»
«Во, во, алкаши… Глядите, глядите, какие нормальные из вас могли получиться… Все пропили… И жизни вам осталось – рыгнуть только».
«Риточка Петровна, согрей, царица… Ну граммулечку…»
Хлоп! Хлоп!
«Налей – за пять рублей! Чем в долг давать – милее в рот брать!»
Тарелки, вилки, стаканчики – одноразовые, пластмассовые.
Тут же бак – для использованных, полный.
Хлоп!
«Убирать за собой надо, товарищ, не в столовой…»
Собаки спят на полу – нажрались объедков. Никто их не гонит, даже эта баба.
Порция оладий, кипяток – и мука, жир, вода, соль растворяются в желудочной кислоте так, что хочется спать…
И многие, кто пьяненькие,