Вообще, сын с внучкою на Нестреляева не похожи. Жадное одиночество снова пошло отыгрывать у Нестреляева все, что тому удалось с таким трудом отбить. Он безнадежно не вписывается в мир кондиционеров вместо полей с жаворонком и сникерсов вместо гречишного меда. В хорошо перемешанный мир без национальности вообще и без ильинской «русскости русского» в частности. «Экой ты, братец, ретроград, право слово, – укорил себя вслух Нестреляев и тут же поправился про себя, – нет, компьютер я все же люблю, хотя бы вчуже и издали. Удивительно, как далеко зашло дело с этим изобретеньем». Больше он не нашелся чем себя похвалить, и то не к месту. В огороде бузина, у Киеве дядька.
Однако ж советское околонаучное учрежденье в постсоветский период быстро охладило компьютерный восторг Нестреляева. На работе осталось единственное для всех примененье – перегонять на мониторе куски набивших оскомину текстов, лепя новые отчеты по фиктивным научным договорам. Делать это мог любой грамотный человек, понимающий «ключевые слова» текста. Но уж больно было безрадостно. Нестреляев от этого старался самоустраниться. С удивительной последовательностью раз заведенная машина продолжала штамповать туфту – новую туфту в новых условиях. Нестреляева еще держали на маленьких полставки, поскольку он время от времени рождал на заказ какие-то тексты для дальнейшей многократной перегонки, а другие и того не могли. Все равно хорошего было мало.
Боже милостивец, сколько он за долгую жизнь переменил учреждений! Все одно – тоска ждала его на страже. Глупость и тупость тут же говорили: здравствуй, вот и мы! Начальники очень скоро начинали его недолюбливать. Эти две гармоники – отношения с женщинами и отношения с начальниками – прошли через всю его жизнь, превратив ее в подобие рваной киноленты. Потери работы провоцировали разводы, а разводы не давали сосредоточиться на работе, что приходилось делать, как бы бессмысленна она ни была. Да тут еще КГБ встревало. В общей сложности у Нестреляева не было ни одного спокойного года в жизни. Любовь и голод правили им, как и вообще миром, без милосердия. Чтобы вписаться в советскую и постсоветскую действительность, нужно было обладать другим набором свойств. Во всяком случае, надо было уметь делать вид, а это Нестреляеву не под силу. Сейчас он одернул себя, прекратил скулеж и стал думать о великой радости, ее же празднуем сегодня. Он мысленно принес в жертву долгожданному дню свою прожитую без пользы жизнь и подбил