– Здесь у меня нет любимых. – Она увидела безмолвный вопрос в его глазах и рассказала все об Йэне Фергюсоне. – Моя девственность была принесена в жертву, чтобы осуществить коварный план возмездия, выношенный нашей матерью, и спасти Груочь от неминуемой мучительной смерти. Только и всего, – закончила она.
– Так ты никогда не любила мужчину?
– Я никого и никогда не любила, пожалуй, кроме моей Груочь, – честно призналась Риган. – Я не уверена даже, что понимаю, что это слово значит. Любовь? У матери моей любовь к отцу после его кончины превратилась в мучительную жажду мести. Кто знает, как она любила его раньше… А любовь ее к Груочь тоже была ущербной: ведь любимая дочь была не более чем орудием мести в ее руках. Она холила и лелеяла ее, выкармливала грудью, но лишь затем, чтобы девочка с молоком матери всосала ненависть к обидчикам. Я же для матери была ничто. Пустое место. Только на смертном одре она сказала мне доброе слово. Только перед кончиной… До того меня как бы не существовало. Она ни разу не приложила меня к груди, ни разу не смазала мне ссадины целебной мазью, когда я была малышкой. Груочь – вот все, что у меня было, да и то лишь тогда, когда мать отпускала ее от себя. Любовь? Даже не знаю, что это значит. Да полно, существует ли она вообще, Гуннар Кровавый Топор?
И тут он понял, почему она не расплакалась после того, как он надругался над ней. Она словно их легендарные «ледяные девы». Он уже отчаянно завидовал тому, кто когда-нибудь разбудит ее чувственность, ее любовь. К тому же такой красавицы ему не приходилось еще встречать. Несмотря на все, что было в ее жизни, она была полна чистого очарования. Она умна и научится сгибаться, но никому не удастся сломить ее. Подобных ей во всем свете не сыщешь!
Люди Гуннара уже спускались с холма, гоня перед собой, словно стадо овец, стайку всхлипывающих женщин. Потом гребцы вставили весла в уключины. А женщин одну за другой загоняли на борт и усаживали прямо на доски под полотняный навес, где им было строго-настрого приказано сидеть смирно. А когда последний матрос взошел на борт, на корабле подняли парус и судно начало медленно удаляться от берега. Почти тотчас же женщины подняли громкий многоголосый вой, а некоторые даже рвали на себе волосы.
– Почему вы плачете? – Риган повернулась к своей соседке, совсем еще молоденькой девушке – худенькой, с веснушчатым личиком и громадными карими глазищами.
– Но, леди, – видно, девчушка сразу же распознала в Риган аристократку, – мы же навеки покидаем родную землю!
– И что же такое дорогое оставляете вы здесь? Что так горько оплакиваете? – требовательно спросила Риган.
– Да ведь они же собираются продать нас в рабство… – робко вставила одна из девушек.
– А для тех, кто вас вырастил, и для тех, кто заточил вас в обитель Святой Майры, для них разве вы были не рабынями? Признайтесь! Женщина в наших семьях – всего лишь бесправная рабыня. Вам просто предстоит сменить хозяев… – Риган говорила очень спокойно и рассудительно.
– Но эти кельты,