Она зажглась, как новогодний фейерверк, как бенгальский огонь.
– Послушай! Мир всегда был одинаков, во все времена. И тысячу лет назад он был прекрасен. Мы сейчас смотрим на историю из нашего сегодняшнего благополучного мирка, у нас сейчас есть больницы, милиция, власть. Мы требуем от мира совершенства, и очень злимся, когда что-то ломается, когда что-то не работает в совершенном механизме. Но поверь мне, мир ни капли не изменился за тысячу лет. Мы все такие же дети судьбы, беспомощные, как котята, мы не знаем, и не можем знать, что принесет нам следующий день или ближайшая ночь. Но мы есть, мы существуем, мы творим, мы любим, а значит мир – прекрасен. И он был прекрасен и тысячу лет назад, наши предки также любили, также страдали, как мы. Мы хотим от мира совершенства, и мир всегда остается несовершенным, и он прекрасен!
Ее голос, ее страсть, ее возвышенный взгляд придавали мощь ее словам. Он чувствовал, как его сердце приятно ныло. Ее волнение передалось ему.
– Может быть, ты и права насчет прошлого и настоящего. Но в будущем мир изменится. Еще лет пятьдесят – и человек станет бессмертным. А ведь все несчастья от того, что человек смертен, не так ли? И через сто лет мир станет совершенно безопасным, совершенно другим, и тогда люди, глядя назад, поймут, в каком несовершенном мире они жили раньше. Разве не так?
Он посмотрел на нее, ее красота, ее вера, ее ум могли покорить любого. Ее мысли были так необычны, так неординарны, как было необычно и неординарно все, что она делала.
– Нет, дорогой. Мир всегда будет несовершенным. Это иллюзия, человеческая слабость, неосуществимая мечта – какой-то другой лучший мир через сто лет. Так думали и в девятнадцатом веке, и получили в двадцатом две ужасные мировые войны и кучу других конфликтов. Мир не изменится, потому не меняется человек. Он всегда останется слабым, обуреваемым мелкими низменными страстями. Но мир прекрасен, хотя и несовершенен!
Он был очарован ее интонацией, ее напором, той высотой, куда поднималась ее мысль.
Когда затем ночью она лежала между его ног и искала губами его затвердевшую плоть (она делала это очень неординарно, не так, как другие), перед ним раскрывалась вся правда, вся сермяжная суть, вся красота этих чудесных мыслей о нашем прекрасном и несовершенном мире.
Одна встреча и два рассказа
Она написала у себя в дневнике:
«Поздней осенью рано утром в воскресенье я гуляла в отдаленном уголке парка. Опавшие листья истомлено шелестели у меня под ногами. Чувства жалости и увядания жили в природе и во мне. Я была похожа на уставшую птицу, которая знает, что ей пора спасаться, пора лететь в теплые края, но которая не знает, зачем ей это нужно. Ах эта боль расставания…
И тут появился он. Его плечистая спортивная фигура возникла вдали, как в тумане. Его движения, четкие и мужественные, завораживали. Я не могла еще разглядеть его лицо, но уже нервная дрожь пронизала мое тело.