Со мной остался лишь Кауа, мой младшенький. Вообще-то, это далеко не полное его имя, но то, которое дал ему его отец, Пабло, для меня было, просто, непроизносимым. Это старое родовое имя, последним, носил его отец, дед Кауа, которого Пабло потерял еще до своего рождения. А виноват был в этом доктор Бруно, отец Адама. Самого же Пабло так назвала его мать, католичка, которая умерла при его рождении. А дальше Пабло и его старшую сестру Паулу растила Мудрая Птица, и он посчитал, что дав сыну такое имя, он успокоит ее дух. Звучит все довольно странно, но мальчику это имя, удивительным образом, очень подходило, являясь продолжением всех тех, странных, обстоятельств, которые предшествовали его рождению.
Он и сам был столь странным существом, что мне никак не удавалось пресечь различные слухи, что ходили вокруг него в нашей долине. Это было тем более неприятным, поскольку оказалось, что я не могу отправить его в ту же школу, что и его старших братьев и сестер. Так, как этот мальчик воспринимал окружающий мир, делало для него неприемлемой ту ежедневную мелкую ложь, внутри которой мы, все, существуем. А то, что он, постоянно, указывал людям на несоответствие их слов их же чувствам, делало его изгоем. Пришлось оставить его при себе, что создало дополнительные трения между моими детьми.
Конечно, Герману было наплевать на всякие, тонкие, материи, в этом он тоже пошел в отца. Его, вполне, устраивало, что есть мать, дедушка Генрих и их к нему доброе отношение. И что его отец, Че, врывается в его жизнь весьма эпизодически. Подобно своему отцу, Герман законы построения стаи считал безусловной истиной, которую Лис проповедовал всем, своим, ученикам. Все ровесники и товарищи по спортзалу были для него как братья, а старшие товарищи – непререкаемый авторитет. С Вольфом у него сложились очень дружеские отношения, небо они любили одинаково сильно. Герка неустанно познавал реальный мир и не задумывался над смыслом жизни, ему достаточно того, что он в ней существует.
Лизу тоже, вполне, удовлетворяло наличие обоих родителей и старшего брата, который стал для нее примером для подражания. Меня всегда занимал источник этой их тяги друг к другу, возникшей с первого дня их знакомства. Ну, не обвинять же в этом поразительное внешнее сходство! Когда Генрих и Елизавета стояли рядом, это именно их можно было счесть не просто кровными родственниками, а близнецами. Оба они – высокие, стройные блондины с черными бровями и ресницами вокруг ярко-синих глаз. Барон Генрих утверждал, что так в них проявилась старинная генетическая линия, которую увековечили портреты, висевшие на стенах родового замка