Более ни к кому не обращаясь, Старик пробрался к стене у толчка, забетонированного вровень с полом за символической перегородкой. Достал из матерчатой сумки с личными вещами постельное бельё, положил стопкой на пол, сел на неё, прислонился спиной к стене, вытянул ноги. Сумку пристроил рядом. Какое-то время смотрел прямо перед собой, потом прикрыл глаза…
Шестёрка-шут помочился, щёлкнул об живот резинкой спортивных штанов, склонился над Стариком.
– Не, ну ты глянь, Бугор! Щемит, аки агнец божий! Или больной, или святой…
Пришло время обеда. Старик не торопился, наблюдал.
Первыми принимали пищу блатные. Полновесные порции для них аккуратно подавались в раздаточное окно под глазком наблюдения. Штатные прихлебалы разносили еду по привилегированным нарам, почтительно подавали. Тёрлись рядом, готовые к услугам по малейшему знаку. Сами ели во вторую очередь, вымыв после клиентов их посуду. Комковатые пригарки перловки раздавались низам слёту.
Выбрав кашу из миски, Старик направился к единственному крану с холодной водой над чугунной раковиной с облезлой эмалью. Шестёрка был тут как тут.
– Ну как халявный хавчик, старый? Вкусный? Язык не проглотил?
Ночь Старику пришлось провести на холодном полу. Из дневных наблюдений следовало, что места на нарах и очередь на них строго расписаны в соответствии с негласным табелем о рангах. В жёсткой иерархии зарешёченного пространства льготы по возрасту не полагались. Отсчёт значимых заслуг в зековской бухгалтерии для «первопроходцев» начинался с шагом за порог камеры. Только для рецидивистов стаж существования за пределами морали принимался в расчёт полностью, со дня первой ходки.
Утром сквозь узкое зарешёченное оконце нехотя вполз рассвет. Несвежая угрюмая биомасса под воздействием серого света пришла в шевеление, стала пучиться и стекаться к умывальнику.
Когда Старик с мыльницей и зубной щёткой в руках вернулся к своему месту у стены, пакета с вещами не было.
На ближайших нарах сидел молодой костлявый парень, колупал пальцем багровый кратер потухшего фурункула в паху.
– Извините, не видели моих вещей? – обратился к нему Старик.
– А ты меня в сторожа нанимал?
На более деликатный ответ в этих стенах рассчитывать не приходилось.
– Извините, никто, случайно, не видел моей сумки? – без особой надежды сказал Старик в пространство помещения.
Шестёрка возник тотчас.
– Это холщовая такая?
– Ну да.
– Серая, и ручки плетёные…
– Ну да.
– Полотенце вафельное и труселя там ещё такие… в полоску?
– Да, боксёрки…
– Нет, – вздохнул Шестёрка. – Никто не видал.
Камера не реагировала. С чего бы. Жертва возлежала на алтаре, жрец священнодействовал. Процесс шёл по писанному,