Вздохнув, я поправил боевой шлем и вошел в подъезд дома следом за Сержантом.
– Пришел старичок и молвит человеческим голосом, – мой спутник, оказывается, уже подобрался к середине предыстории нашего задания, а я только сейчас заметил, что он вообще говорит, – живу уже двадцать лет на границе нормозоны, а ни с чем таким-этаким не сталкивался. Врет, конечно, шельма. Но больно любопытно стало, говорит, отчего дом по ту сторону запретной линии, аккурат напротив моего, со стеклами. Во всех, видишь, ни стекол, ни дверей, ни крыши даже, а этот – как новенький. Ну и сунулся дедок куда не следовало. Вот, это здесь. Подожди…
Мой спутник несколько секунд повозился с замком, и тяжелая железная дверь бесшумно распахнулась.
– Даже не скрипнула, – шепнул я, на что напарник выразительно выгнул одну бровь.
Он начинал мне нравиться. Высокий, крепкий, с грубоватыми, но правильными чертами лица и умными серыми глазами. В походке и движениях угадывался немалый опыт подобных операций. И все же веяло от него не надменностью ветерана, а участием и готовностью поделиться знаниями.
– А что с дедком-то? – вполголоса поинтересовался я, пока мы стояли в коридоре, привыкая к темноте.
– Помер, вестимо. Не мгновенно, конечно, рассказать все успел, но к вечеру помер, – отозвался спутник, сопя над замком двери первой из двух имевшихся на этаже квартир.
После кромешной тьмы коридора к полумраку комнаты глаза привыкли сразу. Я с энтузиазмом принялся осматривать то, что меня окружало, но быстро успокоился. Собственно, ничего стоящего не было. Какой-то прогнивший диван и обломки чего-то деревянного, возможно шкафа. Роль шторы на действительно застекленном окне играл толстенный слой пыли. Посреди комнаты, сложив ноги по-турецки, сидел человек. Истлевшие клочки ткани вокруг него походили на остатки одежды. Человек, несомненно, был жив. Грудь равномерно поднималась и опускалась. Едва заметно, но бесперебойно. Голубоватые веки чуть дрожали. Кожа была землистого оттенка, но все-таки не слишком отличалась от нормальной. Я мысленно перебрал известные мне неоформы земной жизни и не нашел ни одной подходящей. Только человек. Мой напарник молчал, размышляя, вероятно, о том же. Я шагнул к сидящему и протянул руку к сонной артерии, в надежде найти пульс. На полпути моя рука замерла, и я обернулся к Сержанту.
– От чего, говоришь, старичок помер?
Спутник пожал плечами и отрицательно покачал головой.
– Он клялся, что ни до чего не дотрагивался.
Я в сомнении обошел сидящую фигуру и, решившись, приложил пальцы к землисто-серой шее. Пульс был слабым.
– Двадцать, – наконец сосчитал я и повернулся к объекту исследования спиной. – Не густо. До завтра он, надеюсь, никуда не денется?
– До сих пор не делся… – начал было напарник, но