и оболочки становятся легковесней, прозрачнее
и походкой ступаешь расслабленной и кошачьею
сладко солнцу жмуришься, растеряв надежды и ожидания
расставшись со смыслом окончательного всегопонимания
удержания, забывания и любого иного обмана сознания —
себяманией, чужофрéнией и бессмысленной бухгалтерией
разума, в эволюции выигрышем одержимого
лишь вечной музыкой исцелимого…
когда рифмуешь движение с чувствами, рождается танец —
у двух поэтов в хрущевке на старом скрипучем диване.
Предрассвет
В городе, где смеются чайки,
и серая змея вьется в огромных пальмовых лапах,
свет ложится пудрой фиалкового цвета
на лица и белые стены домов.
Я взмываю вверх над сонными крышами,
лечу к большому черному окну
с распахнутыми седыми ставнями
и, отразившись, легко перетекаю
по другую сторону волнистого стекла,
чтобы в полумраке еще дышащей ночью комнаты
слиться со спящим тобой…
Ты откроешь глаза с первым лучом солнца
и последним взмахом крыльев,
и лишь выпавшее из твоего сна
невесомое перо, мерцающее фиалковой пудрой,
покружившись в пустоте утреннего света,
мягко опустится вниз, коснувшись ее руки.
В городе, где смеются чайки…
«Столько писем —…»
Столько писем —
и ни одного нужного
столько женихов —
и ни одного суженого
столько фраз —
и ни одной вовремя
столько шагов —
и ни одного в комнату…
«Одиночество не лечится…»
Одиночество не лечится.
им заражаешься, и оно сразу становится генетикой.
а ученые не могут найти ген, отвечающий за алкоголизм…
одиночество передается через шторы, тусклую лампочку,
пепельницу с окурками на столе.
потому я не путаюсь с тобой.
боюсь подцепить что-то еще…
например любовь. или хуже того – тебя.
одиночество по крайней мере стерильно.
а ученые не могут найти ген, отвечающий за алкоголизм…
Неспособные ко сну
Этот город привычно пахнет тобой,
особенно в летние дни,
когда спадает томительный зной
и зажигаются мягко огни,
как маяки тем, кто не способен спать,
кого будоражит цвет —
ночной, – и уже невозможно ждать,
воздух ласков, совсем раздет —
касается нежно счастья памяти, плеч,
и лихорадочный лета озноб
вновь пульсирует предчувствием встреч,
легкий пот покрывает лоб
в пылу мгновений смертных и оттого живых,
летучих,