– Я не обижаюсь, – мягко улыбнулась Маша. – Ты просто жизни не знаешь, Лео.
– О-па! – захохотал Лео. – Это уже что-то новенькое. Я не знаю жизни? А ты, выходит, ее больше меня знаешь?
– Да, я знаю больше, – уверенно проговорила Маша. – Потому что я умею чувствовать. Потому те женщины, которые у тебя были, никогда тебя по-настоящему не любили.
– То есть не жалели меня, ты хочешь сказать?
– Да. Не жалели. Они были злые. Они думали только о себе.
– А ты, значит, добрая, да? – ехидно прищурился Лео.
Но Маша не заметила его ехидства и кивнула:
– Да, я другая.
– И ты готова любить всех, кому очень грустно, кому очень больно и кто заблудился в этой жизни? Но ведь таких очень много, Маш… Куда ни плюнь, сразу в заблудшего попадешь. А они особо до женской жалости бывают охочи, заблудшие-то. Одна вот такая тоже любила всех, Марией Магдалиной ее звали. Потом пришлось от семи бесов ее излечивать.
– Ну зачем ты так… – сдерживая подступившие слезы, проговорила Маша. – Ты же прекрасно все понял, что я хотела сказать… Что я одного тебя люблю… Да, люблю! И прямо говорю об этом! Люблю…
– Но ведь ты меня совсем не знаешь, Маш! Мы знакомы всего три дня!
– Нет, я давно тебя знаю. Я еще девчонкой была и всегда ждала, когда ты с братьями к дяде Ване приедешь. Но ты раньше был другой, не было в глазах такой грусти… Даже четыре года назад, когда последний раз приезжали, ты был другой…
– Четыре года? – переспросил Лео. – Надо же, подсчитала… Действительно, четыре года не приезжали. Постыдно редко стали к деду выбираться, да.
– А он вас так всегда ждет… И я тоже ждала. Я раньше за вами тайком из-за забора наблюдала. Нет, правда, ты тогда другой был! И длинных волос у тебя не было… Тебе не идут длинные волосы, зачем ты их отрастил?
– Как это – зачем? Я ж художник, мне положено! – насмешливо проговорил Лео, возмущенно откинув голову назад. – Да и вообще… Пора было как-то остепениться к возрасту, или бороду отрастить, или буйную гриву. Можно, конечно, и то и другое, да очень хлопотно. И жарко, надо признать…
– Тебе ведь сейчас тридцать лет, да? – спросила Маша.
– Точно, – кивнул Лео. – Тридцать недавно исполнилось. И все-то ты знаешь, проницательная девушка Маша!
– Да, я все про вас знаю… Тебе тридцать, Платону тридцать пять, Антону сорок.
– Ага. Мама нас через каждые пять лет рожала. Если бы наш отец не умер, еще бы пару братишек нам родила. Зато новый ее муж, американец, детей вовсе не захотел. Да и нас тоже не захотел. И его можно понять – не все любят чужих детей. Вернее, очень редко случается, чтобы какие-то люди приняли чужого ребенка, как своего. Чтобы без показухи,