Брак с иностранкой сочли несомненной ошибкой не только Лэнги, но и Бантомы, разъяренные тем, что нищий и – с их точки зрения – ничтожный англичанин убедил Клементину бежать с ним буквально накануне свадьбы с другим человеком.
Графы де Бантом всегда держались надменно.
Владения в Перигоре на берегах Дордони принадлежали им не одно столетие, а богатству сопутствовало могущество.
Подобно всем французским аристократам, они полагали, что и дети их не осквернят чистоту и благородство крови, вступая в брак с представителями не менее знатных родов.
Клементина была обручена с герцогом де Сомаком, человеком много старше ее.
Склонив ее к бегству, Джеральд Лэнг оскорбил не только Бантомов, но и герцога, столь же влиятельного в долине Луары.
Месть за оскорбление приняла характер вендетты, направленной против Джеральда Лэнга и имевшей многочисленные последствия.
Во-первых, вступив в брак с Клементиной, Джеральд обнаружил, что не может более посещать Францию без того, чтобы не быть задержанным по какому-либо вздорному обвинению.
Поначалу ему казалось странным, что простого путешественника могут постоянно препровождать для допроса в ближайшую жандармерию.
Однако он скоро понял, кто стоит за происходящими совпадениями, и неотвратимое преследование не позволяло более ему с женой посещать Париж.
Но похожие мелкие оскорбления приходилось испытывать и в Лондоне: французский посол явно получил от герцога соответствующие указания.
Поэтому было весьма кстати, что Джеральд Лэнг не принадлежал к тем, кто стремился блистать в свете, и вполне довольствовался ролью сельского джентльмена, обществом своей жены и детей, а также – когда представлялась возможность – верховой ездой.
К счастью, он был великолепным наездником, а потому больше ездил на чужих лошадях, чем на собственных.
Сквайры, соседствовавшие с Лэнгами, симпатизировали им и часто предоставляли отцу и сыну своих лошадей для участия в скачках, стипльчезе, кроссе и выездной охоте.
Они никогда бы не отказали и красавице Канеде, однако последние годы она обходилась собственным конем, которого любила больше всех на свете.
Так что Гарри, сделавшись владельцем имения, немедленно прибавил к нему первоклассную конюшню; возможность выезжать на собственных лошадях была для него верхом блаженства.
А открыв двери дома Лэнгстонов на Гросвенор-сквер[5], брат и сестра стали пользоваться неизменным успехом.
Соблюдая приличия, они шесть месяцев выдерживали траур по покойному дяде и лишь потом вихрем ворвались в свет.
Внешность и обаяние Гарри – вкупе с титулом – открывали перед ним любые двери; Канеда пользовалась успехом иного рода, но не меньшим.
Если Гарри внешностью и манерами напоминал своих предков-англичан, то невысокая Канеда была похожа на мать.
По