– Младший сєржант Коломіець прибув! – сообщает детина. Смотрит нагло, мол: «Чего ты приперся?».
– Старший лєйтенант Первушин! – сообщает Первушин тоже переходя на мову, но тут же выруливая обратно на русский. – Чого рахсрыстанный, сержант? Пуговички-то застегните на вороте.
– Що таке? – кривится младший сержант Коломиец. – Я – що – днювальний?[12]
– Поубавил бы ты тон, а младшой, – подмигивает ему Первушин.
– Да ні, пан лейтенант, я не зрозумів, що я молодий, чи…[13] – он насмехается над этим пришлым оборзевшим офицериком каких-то чужих, вроде бы танковых – судя по петлицам – войск. Все еще стоящий рядом рядовой по КПП Еремин бледен как полотно. В самом деле, старший лейтенант Первушин росточком не слишком вышел, как и положено танкисту, Коломиец же, где-то метр восемьдесят два, и достаточно упитан. Короче…
Антон Первушин переходит из статики в подвижность где-то со скоростью звуковой волны. Пространство схлопывается и отстоящий от него примерно метрах в трех Коломиец оказывается в сантиметре, но дистанция тут же исчезает совсем. Происходит еще что-то быстрое. От удивления у рядового Еремина приоткрывается рот.
Вообще-то раньше, в годы тоталитаризма и отсутствия демократии, когда спортивные секции были доступны всем юношам забесплатно, такое называлось «бросок через бедро». Ноги младшего сержанта взлетают куда-то выше головы, и вот уже сам он со всей дури грохается на… Благо не бетонную плиту, а вытоптанную землицу. Падение на спину плашмя штука страшно неприятная: весь воздух из легких выталкивается с уханьем. Возможно, он маскирует перелом ребер. Однако это еще не весь цирк. Теперь откуда-то сверху – по ударному давлению, подозревается, что приблизительно с крыши того самого сарая – на грудную клетку Коломийца сваливается неожиданно страшно тяжелый, да еще и ужасно твердый, старший лейтенант Первушин.
Его прищуренные глаза фокусируются совсем в щелки. Младший сержант Коломиец закрывает собственные в ужасе, ибо ожидает… ударов так, двадцать-тридцать по лицу с близкой дистанции. Восстановление дыхания – дело бесполезное. Именно поэтому он не может вымолвить ни единого слова, дабы простить пощады хоть как, пусть даже на «клятій москальскої мові».
Но товарищ первый коммунист – Христос – милостив. Откуда-то доносится чей-то беспокойный голос:
– Первушин, что там стряслось?
– Да вот, – мигом, как ни в чем не бывало, вскакивает Первушин, расправляя черную робу, – солдатик свалился, пан подполковник. Жарища ж, солнышко припекло и вот. Думаю, дышит – не дышит?
– И как? – подполковник Корташов тоже пересекает КПП и оказывается на территории объекта. Все еще приоткрывший рот рядовой Еремин опомнился и спешно отдает честь.
– Вольно, казак, – кивает ему Владимир Иванович.
В