– Добрый вечер. Не устаю удивляться вашей пунктуальности! – заметил он, принимая у неё плащ.
– Здравствуйте, Янис Адамович, – улыбнулась в ответ Майя. – Не люблю заставлять людей меня ждать.
– Неужели я так никогда и не услышу, как вы зовёте меня просто Янисом? – слегка театрально вздохнул он.
– Боюсь, что не услышите, – отозвалась она ему в тон и развела руками. – Не огорчайтесь – у вас прекрасное отчество.
Тоже своего рода традиция! Обходиться без отчества Краузе попросил Майю ещё весной, вероятно, рассчитывая, что и она позволит ему обращаться к ней по имени. Майя отказалась, сочтя панибратство совершенно излишним, и причин передумать у неё пока не появилось.
– Утешение, прямо скажем, не очень, – добродушно усмехнулся он. – Но ничего! Будет и на моей улице праздник! – и без перехода поинтересовался: – Кофе, Майя Михайловна?
– Разумеется. Могли бы и не спрашивать.
Мастерская представляла собой просторную комнату с двумя громадными окнами, из которых открывался шикарный вид на реку. Часть комнаты, отгороженную от основного помещения раскладной деревянной ширмой, отвели под уголок для отдыха. Ширма, сверху донизу украшенная рисунками в японском стиле, выглядела старинной. За нею прятались небольшой винтоногий диван, обтянутый гобеленом ручной работы, и овальный столик из чёрного дерева, инкрустированный серебром и перламутром. И если насчёт ширмы Майя ещё сомневалась, то диван и столик, однозначно, были антикварными и стоили сумасшедших денег. Это лучше всяких слов характеризовало хозяина мастерской – он не только был состоятелен и знал толк в изысканных вещах, но не боялся использовать их по назначению. Кроме дивана и столика, здесь разместились этажерка каслинского литья, а на ней, диссонируя с остальными предметами интерьера – современная кофе-машина.
Майя устроилась на диване, а Краузе взялся за приготовление кофе. Из-за ширмы появилась кошка, осмотрелась, повела аккуратными ушками и, как обычно, нахально запрыгнула к Майе на колени.
– Привет, мохнатая, – поздоровалась Майя и почесала кошкин подбородок.
Кошку звали Офелия; она была беспородная, но очень красивая – четырёхцветная, феноменально пушистая, с изумрудно-зелёными глазами. Котёнком её подбросили под дверь мастерской. «Прогонять пожалел, – объяснил однажды Янис Адамович, – а забирать домой – какой смысл, если тут я провожу гораздо больше времени, чем там?» Семьи у него не было. На горизонте маячил взрослый сын, родившийся в недолгом раннем браке, но Краузе с ним общался мало и редко.
Здесь, в этом уголке, Майя провела немало хороших минут. По ту сторону ширмы, за мольбертом, она трудилась. Пусть и увлекательный, и приятный, и остро отличающийся от всего того, чем приходилось заниматься на работе и дома, но всё-таки это был труд! Процесс