Описывать свои злоключения в ремстройконторе не буду, они знакомы каждому. Сначала затерялся наряд, потом выяснилось, что клеевую окраску делает только один маляр, а его нет, он сейчас работает где-то на улице Горького, и, сколько еще там провозится, неизвестно – может, неделю, а может, месяц.
– Ждите, – говорят.
Ждать-то нам не впервой, но время, как говорится, не ждет. Слухи что ни день, то тревожнее. Во дворе, кажется, ни о чем другом не говорят, как об этой квартирной склоке. Только и слышно: Стукалин, Промыслов, Мелентьев, Иванько… ну и мою фамилию иногда в таком почетном ряду поминают.
Расположенные ко мне члены правления советуют сходить к Ильину.
– При чем здесь Ильин? – спрашиваю. – Почему вы сами не можете высказаться со всей определенностью?
Опять смотрят на меня как на ненормального.
– Ты что, не понимаешь?
Не понимаю.
Но делать нечего. Надеялся я, что никогда больше не переступлю этого порога, да вот поди ж ты…
Генерал Ильин
Итак, представим читателю еще одного участника нашей драмы. Ильин Виктор Николаевич, секретарь Московского отделения Союза писателей по организационным вопросам, генерал-лейтенант госбезопасности, заслуженный работник культуры РСФСР. Участник Гражданской войны. Служба в органах отмечена орденами, почетным оружием и десятью годами заключения (по его словам, отказался дать показания против своего друга). Заслуги в области культуры давние.
– Я с писателями работаю с двадцать четвертого года, – говорит он.
Теперь, как большинство работников карательных служб, сентиментален.
– Вы слышали: умер Игорь Чекин, мой ровесник. Подходит очередь нашего поколения. Как сказал Олеша: снаряды рвутся где-то рядом. – И за стеклами очков в золотой оправе скупая мужская слеза.
Иногда показывает пожелтевшую фотографию двух малышек с бантиками: вот какими он их оставил, уходя «туда». Он мог бы их не оставлять, если бы согласился стать предателем. Как ни странно, он вспоминает эту историю тогда, когда вымогает от собеседника именно предательства:
– Вот если бы вы были честным человеком, вы сказали бы, кто дал подписать вам это письмо. – Но тут же и отступает: – Нет, нет, я на этом не настаиваю. – А немного погодя и совсем наоборот: – Обратите внимание, я не спрашиваю, кто дал подписать вам это письмо.
Однажды, подыгрывая ему, я сказал:
– Виктор Николаевич, но ведь вы в свое время тоже не поверили в виновность какого-то человека и даже пострадали за него.
– Так это же был мой друг, – сказал он взволнованно. – Я его хорошо знал.
С теми, кого знал недостаточно хорошо, он поступал иначе.
В лагере, говорят, вел себя прилично. После освобождения трудился где-то на стройке, потом вернулся к работе с писателями. Охотно выполняет бытовые просьбы. Если вам надо установить телефон, устроить родственника в больницу, записаться в гаражный кооператив,