Майор замер. Пытливо впился взглядом в лицо старлея Чалова. Но тот молчал, глядя не на майора, а куда-то в даль голубую... Чалов покраснел, пытаясь сдержаться и не прыснуть от смеха.
Майор сам не удержался и расхохотался беззлобно, по-детски. Понял – раскусили, гады...
Как это обычно бывает, у майора среди бойцов имелось прозвище – Батяня. Его ровесники либо делали карьеру, получая более высокие звания и должности, либо увольнялись на гражданку и, как многие бывшие военные, пристраивались в охранные организации, а вот Лавров оставался неизменным, как неизменным оставалось прозвище, данное ему бойцами. В этом теплом уютном слове было все: и уважение за его преданность к нелегкой рискованной службе, и любовь, и доверие безграничное, без которого настоящего командира нет и не может быть...
Но не следует думать, что Батяня был этаким беззащитным, беззлобным балагуром. Нет, нет и еще раз нет...
Стоило Батяню вывести из себя, его глаза тут же наливались чернотой, становились злыми и колючими. Страшно становилось провинившемуся, когда он натыкался на такой взгляд. Лучше было бы, если бы Батяня кричал, орал, топал ногами. Но нет, не было ни крика, ни ора, и от этой пугающей тишины еще страшнее становилось человеку.
Вернувшись из командировки на Северный Кавказ, бойцы рассказывали целые легенды об этом пугающем взгляде Батяни.
Но не только одним взглядом мог убить Батяня.
В гарнизоне толстого краснощекого повара Остапенко мужчины почему-то недолюбливали. В том, что Остапенко был поваром гарнизонной столовой, не было ничего зазорного – у каждого свое представление о личном счастье и благополучии, да и повар в армейской службе – фигура достойная, без нее никак не выкрутишься... Дело крылось в ином...
В выражении полного круглого лица Остапенко, в его скользком бегающем от собеседника взгляде, в его постоянном нытье о неудавшейся карьере и тяжелой жизни – во всем этом было нечто отталкивающее. По гарнизону ходили слухи, что Остапенко слишком уж сдружился с земляком начмедом. А раз такая тесная дружба завязалась, то порядка в котле не жди... Но, как говорится, не пойман за руку – не вор...
Как-то перед обедом, когда, как это обычно и бывает перед обедом, у входа в гарнизонную столовую толпился народ, на глаза Батяни попался Остапенко. Быстро перебирая своими полными женскими ногами и размахивая своими пухлыми ручками, ни на кого не глядя, он торопливо семенил из кабинета начмеда в столовую – свою вотчину... Когда Остапенко проходил мимо Батяни, тот громко, так, чтобы все присутствующие услышали, спросил:
– Как жизнь идет, Остапенко?
– Тяжеловато, – скороговоркой буркнул тот, не останавливаясь, по заведенной привычке не поднимая глаз на собеседника.
– Но – тянем... – тоном Остапенко такой же скороговоркой добавил Батяня.
Говорят, от дружного гогота в столовой стекло треснуло...
Через недельку исчез из гарнизона Остапенко – не выдержал, бедолага...
Вот таким был Батяня.
Прохаживаясь