– Это все, что у меня есть, – сказал Бельмец.
– Что в бутылках?
– В темной – мертвая вода, во второй – волколачья кровь.
– Я их забираю.
Зерцальные скобы и обе бутылочки перекочевали в карманы Глеба.
Бельмец ухмыльнулся и недовольно проговорил:
– Гребешь подчистую, ходок? На что тебе все это?
– Пока не знаю, – ответил Глеб. – Сколько я тебе должен?
– Четыре золотых дирхема, – отчеканил Бельмец.
– Постараюсь заплатить до того, как меня убьют. Бывай, барыга!
Глеб повернулся и быстро зашагал прочь. Бельмец угрюмо посмотрел ему вслед и тихо проворчал:
– Живи, Первоход. И береги свою проклятую шкуру. Твоя погибель будет слишком дорого мне стоить.
5
Через высокий забор Глеб перепрыгнул легко. Тело его еще не обрело былую силу, но прежняя кошачья ловкость к нему уже вернулась.
Возле угла здания стоял и мочился на траву охоронец. Глеб подошел к нему сзади, бесшумно вытащил из-за пояса кинжал, размахнулся и хлестко ударил его тяжелой рукоятью по голове. Охоронец не издал ни звука, падая на мокрую землю. Для верности Глеб еще дважды ударил его по темени, затем сунул кинжал в ножны и продолжил путь.
Через несколько минут, обогнув все посты охоронцев и никого при этом не убив, Глеб оказался перед комнатой старшего дознавателя Негоды…
Комната старшего дознавателя вовсе не походила на пыточную. Здесь не было ни дыбы, ни клещей, ни вощеных веревок. В печи уютно потрескивали березовые поленья, а на столе стоял кувшин с холодным квасом, рядом с которым поблескивала при свете восковых свечей гроздь красного винограда.
Сам старший дознаватель Негода лежал на укрытой медвежьей шкурой скамье, подложив под голову толстую пуховую подушку, и сонно глядел на блики огня, танцующие на полу перед печью.
Это был рослый и крупный мужчина с красным, отечным лицом и рыжеватыми усами. За плечами у дознавателя был долгий, тяжелый день. При прежних правителях работы было меньше. Ни князь Аскольд, ни княгиня Наталья, ни первый советник Глеб Первоход не заставляли его сдирать с людей кожу живьем и уж тем более не превращали лютую казнь в приятное глазу зрелище.
С тех пор, как у княгини Натальи случился последний выкидыш, князь будто обезумел. Он мог часами сидеть в пыточной комнате и с угрюмым любопытством наблюдать, как дознаватели мучают узников, срезая с них лоскутами кожу или прижигая ляжки каленым прутом.
Князь Добровол правил княжеством твердой рукой. Казалось бы, за три года люди должны привыкнуть держать себя в порядке и страхе. Ан нет. Стоило князю Доброволу уйти в запой или затосковать, как людишки тут же начинали шалить.
Скоморохи, напившись браги и меду, горланили по кабакам про князя непотребные песни, а бражники, слушая эти песни, ржали, как кони. Охоронцы, конечно, не бездействовали, но как-то так получалось, что за пару минут до их прихода нарушители порядка бесследно исчезали из кружечных изб. А на все вопросы