Закария бегом пробежал возле тёмных окон длинного с каменно-бутовыми стенами барака движенцев и очутился в зоне «частного» сектора. И торкнулся в дверь ближайшего низкого саманного домика с небольшой прихожей, где тотчас же задвигались, забегали испуганные им дородно-знатные козочки тётушки Шамсельбану. До этого они мирно хрумкали свежее пахучее сено своими мелкими алмазными зубками. Закария не раз зарекался по ночам не открывать этой двери, не тревожить этих изнеженных лохматых существ после захода солнца. Они обеспечивали свою хозяйку дополнительным доходом: ценным пухом для шалей и густым жирным молоком для чая. Но сегодня вынужден это сделать, иначе не с кем идти на перегон.
Конечно, кого бы то ни было нелегко звать на работу в единственный выходной в неделю. В Крутом Яре это ещё усугубляется тем, что у каждого имеется своё личное хозяйство, живность там разная и прочая мелочь. Значит, у них достаточно причин, чтобы отказаться от срочной дополнительной работы, сославшись на то, что вот корова телится или козочка любимая занемогла…
Думая про себя так, Закария, чуть пригнув голову, влетел в аккуратненькую, белённую со всех сторон комнатёнку и сразу выпалил:
– Айда пошли, Шамсельбану-апа, срочно на работу. Рельс лопнул. Скорее одевайся.
Было не до церемоний, время действительно не ждало. Но Шамсельбану-апа подобных спешек видела-перевидела. Сначала она стала выяснять: кто где и у кого уже побывал бригадир. После этого довольно долго жалостно причитала:
– Ах, и проклята же моя работа… Зачем только привязалась я к ней… Да и ты, бригадир… раньше старались женщин по ночам не вызывать… Да-а, мужиков непутёвых… Бельё моё, будь оно неладно, вон целый бак кипятить поставила было. Что же станет теперь с ним?
И начала ругаться и обзываться: и бельё, и целый свет начала характеризовать в хлёстких путейских выражениях. Закария тем временем быстренько исчез. И чего так кипятиться, если бы было кого брать, стал бы разве её тревожить?
Естественно, что и Магинур-апа не ждала его с пирогами. Как только выговорил: «Магинур-апа, надо одеваться», тоже с упрёком ответила:
– Теперь и в колхозе так не работают… И днём работа, и ночью возишься, как каторжник… – ворчала она, прохаживаясь взад-вперёд по комнате и не спеша одеваясь.
С языка Закарии чуть не сорвалось: «Коли так, возвращайтесь в колхоз». Но это прозвучало бы оскорблением…
И тогда