Вот в него никто мину не засунет, ибо недаром такую породу в просторечии зовут «трескун». Одно из происхождений такого названия: когда кинешь кусок такого камня в костер, он там трещит и может даже брызнуть осколком, как граната, но сам по себе камень слоистый и боится даже несильного удара лопатой или каменюкой потверже. Кое-где можно его и голой рукой расшелушить. Когда мой крестный путь до речки закончился и я уже был готов попытаться встать, сверху раздался раскатистый хохот.
Он ударил по мне хуже, чем пулемет, прямо-таки раздавил и размазал по пляжу. Ибо такого я не ожидал. Я ждал очереди, снаряда с другого берега, того, что мой псевдощуп наткнется на минный взрыватель, но не этого. Когда мозги смогли прийти в себя, я вскинул голову и увидел над обрывом двоих в красноармейской форме. Значит, это вы тут стояли, на меня смотрели, а теперь ржете, аки жеребцы стоялые! Хорошо же вам, паршивцам, было смотреть, как человек корячится, и совесть в вас не взыграла, что мне б легче было идти, чем так ползать и мину искать! Я собрал последние силы, прокашлялся и выдал им очередь ругательств. В дело пошел малый загиб, и из него они узнали, что я думаю о них и об их предках и потомках. Но эти жеребцы заржали снова, и тот, что был слева, сказал:
– Узнаю морячков! Сам еле ползет, но как ругаться – не забыл!
– И ругалка не размокла в море! – добавил второй и заржал снова.
Вот крокодилы низколетающие, не учили вас, идолищ, караульной службе! Постояли бы в карауле с мое, так работали бы по уставу и не ржали!
Я попытался встать и не смог. Ноги совершенно не держали, и сил ни на что не было, даже на то, чтоб в сознании оставаться.
Глава вторая
Очнулся я от теплого прикосновения к лицу. Что это было? Открыв глаза, я понял, что меня разбудило: солнечный зайчик, отразившийся от стекла форточки. Глянул вокруг: какое-то помещение вроде сельского дома, в комнате еще пяток кроватей, кроме моей. Пол чистый. А на кроватях спят трое. Ох, это явно больница, раз