Старшенькие Ваня, а за ним, в 1850 году, и Лев поступили в Училище правоведения в Северной Пальмире, по которой неизлечимо тосковали их родители, как тоскуют люди по молодости. Но в Училище Лев проучился недолго. Зимой 1851 года пришла весть от доктора, что у Льва началось воспаление тазобедренного сустава – коксит, и надо срочно забирать его из Петербурга. Климат при воспалении костей там опасен. Как видно, не только А. С. Пушкин имел все основания сказать: «Но вреден Север для меня».
Дядя Дмитрий Иванович, обрядившись в медвежью шубу, безотлагательно отправился на перекладных за больным племянником.
Костыли мальчик скоро оставит в Панасовке насовсем, но хромота не оставит его до конца дней. Панасовка – не Петербург – станет для него алма матер. Сюда был приглашен учителем студент-медик по фамилии Ходунов, так как Лев по состоянию здоровья больше не мог учиться в Петербурге. Ходунов проникся к одаренному мальчику и стал вкладывать в занятия с ним не только знания, но и душу. Он мог часами слушать, как тот вдохновенно читал ему «Вечера на хуторе близ Диканьки». Водил в походы по окрестным местам, жег с ним костры на Осколе, пояснял, где какая трава, в чем ее свойства, где какая птица или зверь водятся. Но ученик был рассеян, казалось, его более занимала топография края, чем биология. И он вообще очень сильно разбрасывался: то хватался за рисование, то за анатомию, то за какой-нибудь иностранный язык, то вдруг его поглощала математика. Другое дело, его младший брат восьмилетний Илюша. Он выучил назубок все, что касалось панасовской флоры и фауны, а когда родители брали его с собой в достославный город Харьков, на все карманные деньги накупал книг по естественным наукам. Лева же естествознанию предпочитал упоительные повести Николая Гоголя: тем паче, до Диканьки, бишь, Яресек, где родился загадочный сочинитель, от Панасовки рукой подать! А ходуновские уроки будущему гарибальдийцу, выходит, пошли не на пользу, а на шалость. Изучив дороги, он бежал в Валахию. Да задержали его, как шведа,– под Полтавой и привезли на телеге в Купянск…
Колеса скрипели, будто их не смазывали три года. Лев застонал, и сквозь тяжелый сон до его слуха донеслись стоны и крики. Он открыл глаза и увидел в прорехе на крыше незнакомого фургона безоблачное синее небо. «А где же маменька? – не понял. – Да и откуда в Панасовке запах пороха?» Он повернул голову и увидел возле себя солдата, сидевшего с опущенной головой, залитой кровью, и сложенными на голой груди руками, на которых были оборваны ногти. «Италия, – дошло, – Вольтурно, «Тысяча» Гарибальди», – и образ Панасовки со всеми ее обитателями растаял в воздухе.
Глава III
Вкус славы
«Я