Не плачь. Мэри Кубика

Туристы – это лотерея. Бывает, что у нас в самый неподходящий момент заканчивается бекон. Какой-нибудь умник непременно поинтересуется, из чего на самом деле делают начинку в шоколадных круассанах. Придди посылает кого-нибудь из нас посмотреть в мусоре коробку и прочесть. Отпускники фотографируют вывеску над входом; они делают селфи с официантками, как будто здесь какая-то достопримечательность, известное место. Многие говорят: мол, в каком-то путеводителе по Мичигану наше кафе названо лучшим в городе. Туристы интересуются, можно ли купить наши фирменные кружки – название кафе напечатано на них старинным шрифтом. Придди продает им эти кружки втридорога, по девять долларов девяносто девять центов – сама-то покупает их оптом, и каждая обходится ей всего в полтора доллара. Обдираловка!

      Но сейчас, в мертвый сезон, никаких туристов нет, и каждый день повторяется одно и то же. Так же пройдет и сегодняшний день. И завтрашний. И прошел вчерашний. По крайней мере, день начинается как обычно. Заходит мистер Паркер с двумя своими псами и заказывает кофе («черный, с собой»). Придди предлагает ему круассан, и мистер Паркер, прежде чем согласиться, два раза отказывается.

      Но ближе к полудню кое-что происходит, кое-что необычное, из-за чего день становится не похожим на предыдущие.

      «Любовь моя,

      Вот одно из моих последних воспоминаний о тебе – как твои руки обнимают ее за шею, и ее мягкая грудь прижимается к тебе сквозь тонкую ткань прозрачной белой блузки. Да, она была настоящей красавицей, и это еще мягко сказано, и все же я не могла оторвать глаз от тебя – я любовалась твоей великолепной кожей, твоими сияющими глазами, изгибом твоих губ, когда она проводила по ним подушечками пальцев, а потом прижималась к ним своими губами. Целовала тебя.

      Я смотрела на вас в окно. Я стояла посреди улицы, не пряталась в тени или за деревьями. Да, я стояла посреди улицы, не обращая внимания на поток машин. Странно, что она не видела меня, не слышала рева клаксона, который нажали, чтобы я отошла. На меня кричали, но я не двигалась с места. Меня невозможно было сдвинуть с места. Я была поглощена наблюдением за вами. Вы так крепко обнялись! Я не могла отвести от вас взгляд – и злилась. Может быть, вы и видели меня. Видели, но притворились, будто ничего не видите и не слышите.

      Наступил вечер, сгустились сумерки; я прижалась носом к стеклу, чтобы лучше видеть, что происходит внутри. Шторы не были задернуты, в комнате горел свет. Вы как будто хотели, чтобы я все видела. Вы упивались, наслаждались, радовались своей победе. А может быть, все придумала она и нарочно оставила свет включенным, чтобы я все видела. В конце концов, она ведь победила! Вы были словно актеры на сцене в лучах софитов. Вы улыбались, смеялись. А меня никто не замечал. Меня ведь уже вытеснили, заменили. Меня как будто вообще никогда не было. Только вы были не на сцене, а в гостиной того дома, в котором должна была жить и я.

      Мне очень нужно знать: вы меня тогда видели? Вы нарочно хотели меня разозлить?

С любовью, Э. В.».

      Алекс

      Волосы