– А как продам тебя? – перешла на угрозы Наташа.
– Да кто ж меня, старика, купит? – не испугался Иона.
Наташа уткнулась лбом в стенку кареты и заплакала, ей вторила Анисья, завывала, точно собака на цепи. Иона подсел к барышне, обнял ее за плечи, приговаривая:
– Дитятко неразумное, не горюй. Обещание я дал Агриппине Юрьевне в Неаполе тебе все поведать, как на духу, ежели матушка твоя… не доедет. А ты вона как поступаешь, рассердишь Агриппину Юрьевну.
– Нет, Иона, не поеду в Неаполь. До самого царя дойду…
– Ох, Наташа, не поможешь ты ей, не поможешь, а себя погубишь.
Ему ли не настаивать на продолжении пути, выполняя распоряжение барыни… Его бы воля, скрутил бы Наталью и силой заставил ее следовать дальше. Являясь поверенным во всех делах Агриппины Юрьевны, он знал: Наташе грозит смертельная опасность. Иона полагал, что если уж возвращаться, то девушка одумается, едва попадет в Москву, где ни матушкиных связей, ни друзей, способных на бескорыстные услуги, у барышни нет. А более всего он уповал, что произойдет это за короткое время – один-два дня, и Наташа испугается трудностей, отправится-таки к дяде в Италию. Один-два дня… Но ведь и они могут стать для обоих последними! Бежала помещица Гордеева не от одних властей, от смерти своей и дочери тоже. Так что им делать в чужой Москве? Вот что думал старик Иона…
Наши дни
Музей наполнила та трепетно-натянутая тишина, что возникает при неординарных событиях. Смотрители встретили следственные органы с траурным выражением лиц, проводили в бальный зал, ступая почему-то на цыпочках, словно здесь царство сна и они боялись разбудить невидимых обитателей. Кто знает, может, в этом старинном особняке по ночам бродят тени прошлого, а днем они спят, как и положено спать теням при дневном свете? Архип Лукич Щукин поддался атмосфере всеобщей таинственности и сам ступал по ковровым дорожкам с осторожностью, стараясь, чтобы шаги его не были слышны. В бальном зале перед камином, тоскливо глядя на стену и схватившись за щеку рукой, замерла заведующая музеем, на лице которой застыло выражение жалости и плаксивости. Молоденькая и хорошенькая сотрудница музея указала на стену:
– Она висела над камином… – Казалось, стекла ее очков блестели от слез, а не отражали блики яркого света. – Здесь мы воссоздали уголок девятнадцатого века.
Эксперт и оперативники приступили к работе.
– Вы ничего не трогали? – дежурно поинтересовался Щукин.
– Что вы! Как можно! – широко распахнула глаза девушка.
Итак, пропала картина. То есть ее украли. Необычного в этом ничего нет, кража произведения искусства для работников милиции – вещь почти естественная. Но в данном музее кража совершена впервые за всю его историю. И второе – украли картину вместе с рамой. А это уже неестественно.
Глядя на стену, Щукин немножко затосковал. С аскетической внешностью, выше среднего роста, всегда аккуратный и суховатый, Архип Лукич Щукин