Пока рис булькал, Мариам прибирала в доме. Складывала игрушки Сьюзен в ящик, выносила на помойку пакет с использованными подгузниками. Складывала по порядку газеты и журналы, но никогда не выбрасывала ни клочка бумаги, даже рекламу пиццы, опасаясь нарушить чужие правила.
Снова ей вспомнилась мать – как она с трудом нагибается, поднимает фантик от жвачки и молча, чуть ли не с почтением кладет в пепельницу на журнальном столике.
Этот дом был так же велик, как все по соседству, для каждого занятия отдельная комната – не только гостиная, но и комната для спортивных упражнений, и компьютерная, в обеих пол от стены до стены респектабельного, почти белого, но не совсем, оттенка. Персидских ковров тут не увидишь, но о том, что здесь живут иранцы, можно догадаться по подаркам, которые хранятся в парадном буфете столовой, – исфаханские кофейные сервизы, стаканы для чая в серебряной оправе. Игровую комнату принялись набивать игрушками, едва получили из агентства фотографию Сьюзен. Детскую подготовили еще раньше – и кроватку, и комод, и пеленальный столик приобрели еще тогда, когда Зиба впервые попыталась забеременеть. Мать сказала бы, что, готовясь так заранее, они сами себя и сглазили. «Разве я вас не предупреждала?» – повторяла бы она из месяца в месяц, каждый раз, когда Зиба терпела очередное поражение. Мариам же советовала Зибе не переживать: со временем все произойдет само собой. «Будет у вас ребенок! Полный дом детей будет! – говорила она. И даже рассказала, как сама долго ждала первенца: – Пять лет мы старались, пока не родился Сами. Я была в отчаянии».
Немалая решимость требовалась от Мариам, чтобы в таком признаться. Откровенное упоминание о том, как они «старались», – так нескромно. Она была поражена, когда Зиба заговорила о своих попытках. Не очень-то приятно думать о сексуальной жизни собственного сына, хотя, разумеется, Мариам понимала, что сексуальная жизнь у него была. Кроме того, родственников она прежде уверяла, будто пятилетняя отсрочка была умышленной. Приехав домой через три года после свадьбы, она парировала коварные вопросы похвальбой – она-де независимая женщина и погодит еще обременять себя детьми. «Я учусь в университете, я записалась в группу жен при больнице…» На самом-то деле она мечтала о ребенке с первого дня: о том, что, как ей представлялось, станет якорем в новой стране.
Теперь она словно видела себя в тот первый визит домой: одежда тщательно подобрана по «западным» правилам, модные облегающие шмотки пронзительно-розового и ядовито-зеленого цвета или вовсе лилового, волосы уложены высокой налакированной башней, ноги втиснуты в узконосые туфельки-стилеты.
Мариам поежилась при воспоминании о том, как автоматически решила, будто неудачные попытки Зибы забеременеть были именно неудачами Зибы. Когда же выяснилось, что причина