О красоте. Зэди Смит

у прилавка со стерлинговым серебром – кольца, браслеты, ожерелья. Невероятно костлявый черный продавец был одет в зеленую майку и грязные синие джинсы. Обуви на нем не было. Когда Кики взяла серьги в виде колец, его воспаленные глаза расширились. Кики едва скользнула по нему взглядом, но уже решила, что ей предстоит одна из тех партий, в которых ее огромная неотразимая грудь сыграет незаметную (или заметную – зависело от партнера) немую роль. Женщины вежливо держались в стороне от ее прелестей, мужчины – что больше устраивало Кики – отпускали по поводу них замечания, чтобы, как водится, вспыхнуть и остыть. Грудь была сексуального размера и в то же время сексуальностью не исчерпывалась: секс был всего лишь оттенком ее широкого символического значения. Будь Кики белой, ее достоинство ни с чем бы, кроме секса, не ассоциировалось, но Кики белой не была, и сигналы ее грудь рассылала самые разнообразные, причем вполне независимо от воли хозяйки. Благодаря ей Кики казалась бойкой, опасной, уютной, хищницей, матерью, сестрой – в это зазеркалье она вступила на пятом десятке, претерпев волшебную метаморфозу личности. Она перестала быть кроткой и робкой. Ее тело указало ей новое «я»; люди начали ждать от нее чего-то другого, иногда хорошего, иногда нет. И как она могла долгие годы оставаться в тени! Как это вышло? Кики приложила серьги к ушам. Продавец вытащил овальное зеркальце и поднес к ее лицу, но не так быстро, как требовало ее самолюбие.

      – Извините, вы не могли бы поднять повыше. Спасибо. Там я украшений, увы, не ношу. Уши – другое дело.

      Джерома от этой шутки передернуло. Он ненавидел привычку матери вступать в разговоры с чужими людьми.

      – Ну как? – спросила она, поворачиваясь к Джерому. Тот пожал плечами. В ответ она шутливо повернулась к продавцу и тоже пожала плечами, но он лишь громко сказал: «Пятнадцать» – и уставился на нее. Он смотрел без улыбки, ему надо было продать. У него был грубый акцент. Кики почувствовала себя глупо и поспешила вернуться к торговле.

      – Хорошо, а эти?

      – Все серьги по пятнадцать, ожерелья тридцать, браслеты есть по десять, есть по пятнадцать – разные. Серебро, здесь все серебро. Примерьте ожерелье – смотрите, какое – к черной коже очень пойдет. Вам понравились серьги?

      – Схожу куплю буррито.

      – Джером, пожалуйста, подожди. Можешь ты побыть со мной пять минут? Как тебе эти?

      – Волшебно.

      – Маленькие или большие?

      Джером сделал отчаянное лицо.

      – Ну ладно, ладно. Где ты будешь?

      Джером ткнул пальцем в марево дня.

      – Да там, банальное такое название – «Веселая курица», что ли.

      – О боже, какая еще «Курица»! Первый раз слышу. Давай у банка через четверть часа. И возьми мне что-нибудь с креветками, если будет. И побольше сметаны с острым соусом. Ты же знаешь, я люблю остренькое.

      Она смотрела, как он трусит прочь, натягивая футболку с Куртом Кобейном на рыхлые английские бока, широкие и тоскливые, как зад одной из тетушек Говарда. Затем она повернулась к прилавку и снова принялась очаровывать продавца,