– В жизни есть не только мужчины! – во всеуслышание заявила юная бунтарка.
Дамы захохотали.
– А что может делать женщина вне брака? – спросила одна.
– Может учиться, может заниматься творчеством… может быть самой собой, – ответила Анна.
– Я могу быть очень творческой, имея мужа, шестьдесят поместий и титул! – с издевкой в голосе заметила другая дама. – Правда, детка, вам нужен мужчина, чтобы быть чем-то в этом мире. Только брак открывает двери для женщин.
– Думаю, он закрывает большее дверей, чем открывает, – парировала Анна.
Она знала, что за презрение к делам сердечным ее прозвали Ледяной Девой, но время не уменьшало антипатию к мужчинам – на самом деле Анна лишь укреплялась в своем невысоком мнении о них. А сейчас была зла на себя за то, что потеряла голову из-за смазливого подлеца, который ухаживал за ней, но бросил, как только стало ясно, что она не отдастся ему вне уз брака. Она, гордившаяся своей независимостью, вела себя столь глупо, что теперь не могла даже об этом думать. В отместку Анна облачилась в защитный панцирь. Компаньонки-фрейлины относились с подозрением к ее столь радикальным взглядам и острому уму, а самой Анне не нравилось, какой озлобленной она стала.
Королева Клод, погруженная в заботы о маленькой дочери, замученная тревогами из-за своего волокиты-мужа и увлеченная филантропическими интересами, казалось, не замечала, как мрачно смотрит на жизнь ее фрейлина. В конце концов, Анна была всего лишь одной из трехсот – с чего бы Клод как-то особенно выделять ее?
В последнее время Анна почти убедила себя, что должна расстаться с этим миром и уйти в монастырь.
– Я серьезно подумываю о том, чтобы принять постриг, – сообщила она своим компаньонкам, хотя в глубине души знала, что слеплена не из того теста и не годится в монашки.
– Вы – монахиня?! – удивленно воскликнула мадам де Ланжеак, а остальные засмеялись.
Должно быть, кто-то повторил ее слова, потому что позже, на той же неделе, во время дворцового приема сам король разыскал Анну. Поднимаясь из реверанса, она предусмотрительно опустила глаза.
– Мадемуазель Анна, – заговорил Франциск, весело сверкая очами, – среди придворных дам ходит слух, будто вы имеете склонность стать монахиней. Меня бы это весьма опечалило.
– Сир, я всерьез задумываюсь о постриге. Надеюсь, вы дадите мне благословение, – ответила она, а про себя подумала: «Пусть это отпугнет его».
– Я молюсь, чтобы вы как следует подумали от чего отказываетесь, – сказал король и отошел от этой взбалмошной фрейлины.
Разумеется, Анна обо всем хорошенько подумала, и постепенно к ней пришло понимание: она слишком любит жизнь, чтобы замуровать себя в монастыре, а рассматривать возможность таких отчаянных шагов ее заставило нежелание давать мужчинам преимущество над собой.
Время