И пошли мы в бой:
Была война.
На севере, политом кровью друзей-матросов, Дмитрий Ковалев, оглядываясь назад, припоминает: что же произошло в этом свинцовом вареве войны? Куда девалась его удаль и сила? Кто покинул его, кто спас?
И повествование спешит дальше, туда, к вечному чуду, к любимой, к ее ослепительному образу:
И в разгар атаки
Между льдин
Я упал,
Где тощие кусты.
Все ушли вперед.
А я – один.
Звал тебя,
Но не слыхала ты.
Как зола на угли,
Пала мгла
На глаза мои в мгновенье то.
Я заснул —
И снова ты пришла,
И не видел нас
Никто-никто…
Кажется, невозможно представить нам, мужавшим после войны, подобное целомудрие…
Ныне упрощаются многие понятия, привычки и ритуалы. А кое-кто хотел бы «упростить» и священное отношение к любимой, к матери, к Родине, ибо все это связано единой болью, единым дыханием человеческой верности и красоты. Но верность и красота не так уж и беззащитны перед пошлостью и жестокостью. Только эта убежденная верность помогла нашему солдату выстоять и победить. И если бы нашлись на планете силы, способные разрушить эти качества человеческой натуры, они бы разрушили само человечество.
По отношению к женщине – можно определить отношение поэта к жизни, к Отечеству. В пору любви соловей умирает от разрыва сердца – горло певца не выдерживает пламени чувств.
Женщина – лицо земли, на которой ты родился, которую тебе предстоит защитить и возвысить.
Сколько раз я слышал, как опустошенные проходимцы и циники изощрялись в анекдотах над этим святым чувством, но все их изощрения лишь свидетельство того, что души их пусты и сыпучи, как барханы, не освеженные ливнем, кочующие по рыжим равнинам смерти…
И нельзя не поверить поэту, когда он говорит:
Весь век,
Всю жизнь
Куда-то уезжая,
– Боюсь владеть:
Владеют, не любя.
Боюсь к тебе привыкнуть
Без тебя…
В нашей современной поэзии нет-нет да и вынырнет из полемической «пены» литературных «бурунов» розовая физиономия обывателя, этакого Дон-Жуана с червонцами в кармане и с неувядающим запахом ресторанных кухонь…
Эта гладкая и жизнерадостная физиономия внезапно возникает перед красавицей на улице, в магазине, в кино, в театре. Она, эта физиономия, преследует красавицу в трамвае, в метро, в самолете, потом, вдохновясь, эта возбужденная физиономия оповещает о «победе» в стихах, в поэмах, лезет с «темой любви» на сцены и на экраны, требует к себе внимания…
Для этой одутловатой физиономии любовь – что-то вроде небольшой, но забористой щекотки…
Это та самая физиономия, которая мчится из Тул-лы прямо в Амстер-рдам! Это ей пише-ется! Пише-ется! Да, пишется, но никогда не поется!..
Помните, у Сергея Есенина:
Любимая!
Я мучил Вас,
У Вас была тоска
В глазах усталых:
Что