– Я на две ставки работаю. Ночью в реанимации, а днем – в кардиологии.
– А я вас где-то видел раньше.
– Я тоже, ночью, голым, с русской недвижимостью наперевес и катетером в нужном месте, – поддела больного женщина. – Стоит из реанимации выползти, как мужики тут же к медсестрам приставать начинают. В замуж зовут!
– И что в этом плохого? Значит, выздоровел.
– Ну, если выздоровел, расскажи, где твой «страховой полис» и паспорт. Мне историю болезни заполнять надо по документам, а не по воспоминаниям о прошлой жизни.
– Нет у меня документов, украли. А кому вы звонили только что?
– Участковому. Ты же с отравлением поступил. Врачи при поступлении, извещение отправили в полицию.
– Вы же сами сказали, что инфаркт. Причем здесь полиция?
– Инфаркт, по бумагам, а сам ты мне ночью говорил, что тебя бандиты из девяностых убить хотели.
– Не было такого, – отрицательно покачал головой больной. – Я не знаю никаких бандитов. У меня сердце прихватило на Тверской.
– Сердце, так сердце, кто же спорит. Руку давай, капать будем.
– А это что за флаконы?
– Физраствор и лекарство для восстановления памяти. Ты же хочешь вспомнить, кто и когда у тебя отобрал паспорт и страховое свидетельство?
Мужчина не ответил, но теперь он уже был уверен на сто процентов, что в эту больницу попал не случайно. Он узнал медсестру по голосу и манере говорить.
Виолончелист в черном смокинге
Жгучий брюнет в черном смокинге с бабочкой на шее шел по московской улице. В руках он держал футляр с виолончелью. Инструмент был тяжелым и дорогим. Музыкант нес его, как хрустальную вазу, оберегая от случайных столкновений с беспечными гражданами и кривыми деревьями, нависшими над тротуаром. На вид ему было лет тридцать. Навстречу мужчине по узкому тротуару шла толстая неопрятная старуха. Музыкант попытался обойти ее, но, не рассчитав объемы препятствия, больно ударил женщину виолончелью.
– Куда прёшь, злодей! – заорала старуха. – Понаехали тут, порядочным людям пройти невозможно!
– Извините, – не останавливаясь, буркнул под нос музыкант. Слово «злодей» его не обидело. Длинный горбатый нос и вытянутое узкое лицо делали музыканта похожим на театрального Мефистофеля.
– С такой рожей и в музыканты, вообще стыд потеряли! – продолжала орать старуха. – Да я б не то, что на сцену, я бы на улицу не выходила с таким носом.
Тем временем мужчина прошел мимо стены Цоя, свернул в один из арбатских переулков и бесследно исчез.
Не менее интересным оказался и второй мужчина, который минут через десять появился у той же самой стены. На вид ему было за шестьдесят, среднего роста, с небольшим пивным животиком в дорогом сером костюме. Из украшений на нем был только золотой крестик на тончайшей золотой цепочке. Мужчина,