24. …Лc8 – c2+
Проснулся. От вибрации труб, которые требовали повысить концентрацию алкоголя в кровяном растворе. Прошел в кухню и добавил две благотворные рюмки. Включил ночник, поскольку уже смеркалось. И спрятал тело под одеяло. Чтобы, когда уснет, крестьяне не молотили его цепами.
25. Крf2 – g1…
Да, конечно, он изрядно пил уже в середине девяностых. Но это было, что называется, с соблюдением норм буржуазных приличий. Хоть жена к тому времени уже и махнула на него рукой, но подростковую психику дочери старался не травмировать.
И лишь потом все понял, ужаснулся и перестал плясать, словно марионетка. Перегрыз ниточки, за которые сам же себя и дергал, повинуясь дьявольской дудке.
Жена, которая к тому моменту владела уже сетью бути ков и жила в загородном доме, тотчас не только махнула рукой, но и плюнула. Но плюнула вполне благородно, установив ему, как она выразилась, ежемесячную пенсию по инвалидности.
Естественно, он не стал бы ездить за этими пятью сотнями баксов. Не только из гордости, но и потому, что в места обитания бывшей жены и ей подобных временщиков (именно временщиков, как он сформулировал имя данного класса по библейской аналогии) трамваи и автобусы не ходили. Только «Вольво» с «Мерсами». Ну а ей визиты к бывшему мужу и нынешнему не пойми кому тем более не были нужны. На выручку пришла банковская система, позволяющая рассчитываться друг с другом людям, живущим не только в разных концах города, но и на разных материках. Приходил в банк в начале месяца и снимал всю сумму. Что служило косвенным свидетельством того, что у жены все идет нормально. То есть бездумно катится по наклонной плоскости, сама того не понимая. О дочери не было даже таких скупых сведений. Но здесь-то сомневаться не приходилось. Эта и моложе, и вдесятеро настырней. То есть катится еще быстрей. И ничего поделать было нельзя. Да и не надо. Всяк спасается в одиночку. И все эти родственные инстинкты насквозь лживы. И служат именно для того, чтобы повязать всех сразу так, чтобы никому не удалось вырваться.
25. …Лe8 – e2
На следующий день (еще на следующий, а не на реанимационный) он был уже почти в норме. Настолько, что вначале изжарил глазунью из двух яиц, съел (зажмурившись, потому что показалось, что она на него смотрит), выпил чай и лишь потом закурил. И лишь докурив, вспомнил, что осталось, наверно, граммов пятьдесят. А может, и все семьдесят. Однако это ему сейчас не было нужно.
Сел к компьютеру и застучал по клавишам[1], досадуя на то, что руки работают медленней мысли, которая хлестала так, словно ее гнал пожарный насос.
В последний раз, когда мы с ним виделись, он был очень вкрадчивым. Пытался произвести чуть ли не благообразное впечатление. И даже галстук