Морана перевела дух, доделала начатое, и поставила опустевшую плетеную корзину на пень рядом с домом – пускай подсохнет на солнышке. А сама, разгладив ладонями рубаху и кивнув самой себе, как была босиком побежала вслед за Кощеем. Найти его оказалось нетрудно. Стоило выйти к реке, как она увидела его, сидящего на берегу и кидающего камешки в воду. Поза его была расслаблена, спина немного ссутулена.
Она недолго постояла позади него, зарываясь пальцами ног в горячий песок и ожидая, что тот обернется. Но он остался сидеть, как сидел. Лишь запустил руку в песок рядом с собой, нашарил плоский камешек и снова швырнул вдоль воды. Камень проскользил по ней, точно по льду, сделав больше скачков, чем можно было вообразить, и лишь тогда утонул, оставив после себя расходящиеся круги.
Морана наконец подошла и села рядом с Кощеем. Он все так же смотрел вперед и о чем-то размышлял, жуя во рту душистый колосок. Собравшись с духом, она повернула к нему голову и, стараясь унять волнение и придать своему голосу веселость и непринужденность, предложила:
– Пойдем купаться?
Тогда он перевел на нее взгляд и слегка прищурился, словно ждал ее дальнейших действий. И она, вдруг осмелев, одарила его томным взором, медленно встала и, потянув тесемки на расшитом обережными узорами вороте длинной рубашки, стянула ее через голову, оставшись перед ним, в чем мать родила.
Не оглядываясь, Морана зашла в воду по грудь и окунулась, на миг полностью скрывшись в ней. Прохлада реки отрезвила. «Что же я делаю?» – подумалось ей. Она вынырнула и провела ладонями ото лба к затылку, убирая с лица мокрые волосы. И только теперь посмела повернуться к берегу, где, к ее удивлению, Кощей уже тоже раздевался. Кинув свою одежду рядом с ее, он, глядя на Морану, направился прямиком к ней. А затем…
А затем наступили самые счастливые дни в ее жизни. Дни, когда их нежные отношения и близость стали нормой, естественным положением вещей для каждого из них.
А потом перестали быть секретом и для окружающих, которые наверняка за их спиной обсуждали и осуждали их, но в лицо ничего не говорили, ведь Кощея недолюбливали и боялись еще больше, чем саму Морану и ее родственниц.
Вокруг Мораны больше не вились ухажеры, достойные и не очень, потому как связываться с ее женихом никто не хотел – после истории в лесу про него ходили разные нехорошие слухи, хотя и до нее он нередко был предметом праздных разговоров. Морана не слушала их. Лишь слово «жених» немного задевало, точнее то, что о свадьбе речь у них с Кощеем ни разу не заходила.
Как-то ночью, лежа в обнимку в постели, которая по праву стала их общей, после долгого молчания Кощей вдруг тихо произнес:
– Хочу,