Пушкин создал сложный психологический рисунок:
Тогда – не правда ли? – в пустыне,
Вдали от суетной молвы,
Я вам не нравилась… Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?..
<…>
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?17
Но в то же время даётся и другая мотивировка:
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
Поведение Татьяны можно по-разному трактовать: то ли долг её удерживает, то ли Татьяна не верит до конца в чувства Онегина и т.д. Но всё же, почему она так поступила? А потому что автор так решил!
Это и есть закон двойного зрения. Сочетание двух точек зрения присутствует в каждом произведении искусства: одна – это логика персонажа, другая – логика автора. Но у Гомера эта авторская логика отсутствует. В «Илиаде» это божественная логика: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына». И в той роли, которая обычно принадлежит в произведении автору, у Гомера выступают боги. Это они определяют: зачем? и как должно быть?
Вообще, война показана в «Илиаде» необычайно жестоко. Жестокость здесь проявляют все герои, причём, Гомер всячески это подчёркивает. Ахилл абсолютно неистов и безжалостен, когда вступает в бой. Дети Приама, братья Гектора, просят его о пощаде. Но:
«…Ныне пощады вам нет никому, кого только демон
В руки мои приведёт под стенами Приамовой Трои!
Всем вам, троянам, смерть, и особенно детям Приама!
Так, мой любезный, умри! И о чём ты столько рыдаешь?
Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный!
Видишь, каков я и сам, и красив, и величествен видом;
Сын отца знаменитого, матерь имею богиню;
Но и мне на земле от могучей судьбы не избегнуть;
Смерть придёт и ко мне поутру, ввечеру или в полдень,
Быстро, лишь враг и мою на сражениях душу исторгнет,
Или копьём поразив, иль крылатой стрелою из лука».
Так произнёс, – и у юноши дрогнули ноги и сердце.
Страшный он дрот уронил и, трепещущий, руки раскинув,
Сел; Ахиллес же, стремительно меч обоюдный исторгши,
В выю вонзил у ключа, и до самой ему рукояти
Меч погрузился во внутренность; ниц он по чёрному