Маргерит и Жаки стараются как можно чаще бывать в удивительной библиотеке Уайденера в кампусе Гарварда. Это, по словам Деррида, «самое огромное кладбище книг в мире», «в десять раз богаче» Национальной библиотеки. Тем более привлекательное потому, что ему позволили рыться в архивах[188]. Он продолжает работать над Гуссерлем, параллельно занимаясь более систематическим чтением произведений Джойса; всю жизнь он будет считать Джойса и «Поминки по Финнегану» грандиозной попыткой собрать в одном произведении «потенциальную память всего человечества»[189]. В этот период письменный английский у Деррида уже отличный, но ему еще сложно разговаривать на нем. Маргерит говорит лучше и, главное, охотнее: еще с детства у нее есть привычка говорить на чужом языке как на своем.
Свою стажировку в Гарварде Жаки использует еще и для того, чтобы научиться печатать на пишущей машинке. Вскоре после прибытия он купил себе «Оливетти 32». «Я печатаю очень быстро и очень плохо, с кучей ошибок», – признается он позже.
Привыкнув к международной раскладке, он многие годы будет покупать себе пишущие машинки в США.
«Мы проводим все время за прогулками, чтением и немного работаем», – рассказывает он Люсьену Бьянко[190]. В своих письмах Мишелю Монори он, как всегда, более точен и более меланхоличен:
Это жизнь без событий, без дат и почти без собственно человеческого общества. Мы живем одни. Внешний ритм – как у самого провинциального города с университетом. Мы ездим «в город», то есть в Бостон, до которого 10 минут на метро, всего лишь один или два раза в месяц. Если не считать этих поездок, мы работаем или пытаемся работать. Маргерит переводит очень плохой советский роман[191], я печатаю его на машинке. Я читаю, пытаюсь работать, к чему-нибудь прицепиться. Но получается у меня лишь противоположное, и я только спрашиваю себя, как возможен свободный труд[192].
На Рождество они возвращаются в Нью-Йорк. Несмотря на холод, они, как зачарованные, целыми днями бродят по городу. Жаки уже любит этот город, «у которого есть „душа“, поскольку он чудовищно красив, весь снаружи, „современен“ до неприятности, и здесь чувствуешь себя одиноко, как ни в одном другом месте мира»[193]. В их номере в отеле «Мартиник» Деррида пытается писать «для себя», чего он не