Нищенка. Мулла-бабай (сборник). Гаяз Исхаки

Если раньше татары не желали знать русский язык, то сейчас видим обратную картину – пренебрежение к родному языку. Если бы Исхаки был жив, он бил бы теперь во все колокола, призывая народ опомниться, понять, что без языка нет нации. Неблагоразумно и преступно не понимать этого! Великая заслуга татар состоит в том, что они сохранили язык до наших дней. Надо беречь, любить его и дальше. Знать в совершенстве оба языка – родной и русский – вот наша вполне посильная задача. Пусть родители не боятся переутомить своих чад, пусть помнят, сколько языков изучали дети в дореволюционных гимназиях: латынь, древнегреческий, немецкий, английский, французский. Известно, что знание языков лишь развивает интеллект.

      Работая над переводом романов Гаяза Исхаки, я прониклась глубочайшим уважением к личности писателя и благодарна судьбе за встречу с его творчеством.

      Нищенка

      1

      Трёхлетнюю дочку муллы звали Сагадат. Хусниджамал-абыстай решила дать своей новорождённой малышке то же имя, ведь слово «сагадат» означает «счастье».

      Хотя имена у девочек были одинаковые, жизнь их сильно отличалась. Махдуму[1] Сагадат в ауле обожали, тогда как до Сагадат Хусни-абыстай никому не было дела, кроме разве отца Шарипа-абзы да самой Хусниджамал-абыстай.

      Если дочка муллы с юных лет носила ичиги с чудесным скрипом и кавуши, то у нашей Сагадат не было ничего, только собственные ножки. Дочка муллы хотя и не любовалась собой в огромных, во всю стену зеркалах, на столе у неё стояло хорошее зеркало. Наша же Сагадат прихорашивалась, глядясь в малюсенькое зеркальце ценою в полторы копейки. Да и то досталось ей на свадьбе соседки как подарок жениха.

      Дочка муллы носила расшитый монетами калфак, тогда как Сагадат лишь с недавних пор начала повязывать на голову платок. Когда платок был новый, мать носила его по праздникам и куда-нибудь в гости, а уж когда показываться в нём на глаза людям стало стыдно, он перешёл в собственность Сагадат.

      Платьям Сагадат, конечно же, было далеко до нарядов махдумы. Однако одежды матери, ставшие тесными, перешивались на девочку по её меркам.

      Когда Сагадат подросла, Шарип-бабай стал плести для неё, единственной своей дочки, хорошенькие лапти. Радости Сагадат не было границ, когда она надевала их с чулочками, связанными матерью. В такие дни девочка становилась особенно доброй, не перечила подружке, жившей по соседству, и ходила с ней к роднику за водой для чая, помогала переносить вёдра через мостки.

      Радость озаряла её всегда приветливое личико каким-то особенным светом. В такие дни смотреть на маленькую Сагадат каждому доставляло удовольствие.

      Осенью в ауле появился коробейник, и Сагадат обменяла яйца чёрной курицы, которые дала ей мать, на небольшую лепёшку жевательной серы, браслет из пуговиц и бисер. Личико её светилось от счастья ярче прежнего. Ярче даже, чем в те дни, когда отец, батрачивший в соседней русской деревне, приносил