– Что это еще за новости на старом месте? – спросил Фомич, входя в темное помещение.
– Я не виноватая, – сказала продавщица Шурка Кадыкова. – Гузёнков приезжал… Говорит, райисполком запретил продавать тебе хлеб… Мотяков! Уж не знаю почему.
– А чего ж тут не знать? – Бабка Марфа зло сверкнула глазками из-под рябенького, в горошинку, платка. – Он наш, хлеб-от, колхозный.
– И то правда… Много до него охотников развелось…
– Они ноне не жнут, не сеют… – загалдели в толпе.
– Ваш хлеб в поле остался, – обернулся Фомич к очереди. – А этот вам господь бог посылает, вроде манну небесную.
– Так мы ж отрабатываем за этот хлеб-от…
– А я что, груши околачиваю? – Фомич махнул рукой. «Да что это я с бабами сцепился?» – подумал.
Он побежал в клуб, попросил соединить его с Мотяковым.
– Чего надо? – недовольно спросил тот, услыхав голос Кузькин.
– Почему мне хлеб запретили продавать?
– Этот хлеб для колхозников привозят. А вы не только в колхозе не работаете, но даже помогать отказались.
– Так я же работаю в Раскидухинской ГЭС?!
– Ну и поезжайте на Раскидуху за хлебом. – Мотяков положил трубку.
– Ах ты, сукин сын! Ну погоди. Еще посмотрим, кто в убытке останется.
Фомич дозвонился до начальника ГЭС и доложил ему о хлебном запрете.
– Я не могу лес отпускать, товарищ начальник. Поеду за хлебом в Пугасово.
– Правильно! Не давай им лесу, если они такие мерзавцы. Заворачивай все подводы и машины. И вот что. В Пугасове есть корреспондент областной газеты. Заезжай к нему. Он сидит в редакции «Колхозной жизни». А я позвоню ему, предупрежу. А если что не выйдет, давай ко мне.
На свой лесной склад Фомич возвратился злым и решительным.
– Разгружай подводы! – крикнул он еще издали хохловским колхозникам.
– Да ты что, в себе? Мы еще по-темному выехали из дому, а к ночи еле доберемся назад. И с пустыми руками?!
– А если бы вы встали с пустым брюхом, день проторчали тут и пошли бы спать с пустым брюхом? Это каково?
– А мы тут при чем? – окружили Фомича шоферы и возчики. – Чего ты нам-то войну объявляешь?
– А со мной без объявления начали войну, – сказал Фомич. – Не я начинал, не я и отвечать буду. Езжайте к Мотякову. Раз они так – и мы эдак.
– Ты уж нас-то пожалей. Нагрузились ведь… – упрашивали Фомича хохловские колхозники.
– А меня кто жалеет? У вас дети есть? Вот ужин подойдет, они придут к матери: «Дай хлеба!» А она скажет им: «Ложитесь не емши. Отец хлеба не принес, ему некогда. Он целый день хохловских мужиков жалел». Так, что ли?
Хохловские мужики, ругая и Фомича, и Мотякова, а пуще всего некое мифическое начальство, пошли к своим подводам.
– Ладно уж! – остановил их Фомич. – Давайте накладную, подпишу.
Высокий, сутулый, обросший седой щетиной, как сухостой лишайником, хохловский бригадир протянул Фомичу накладную.